Детство - [6]

А я чаще всех сидела под ней. Чудилось мне, что громадные валуны вдоль берега похожи на сидящих людей. Я дала каждому имя и разговаривала с ними. Эти каменные люди стали моими друзьями. Самый сутулый из них, посередине, напоминал мне старую тетку Верону с Груника. А чуть пониже, опустив ноги в ручей, сидел дядя Данё Павков: очки на смешливых глазах, меж колен сапожная лапа. Камень, сидящий на траве, был цыганкой Ганой, которая предсказывала людям будущее. И мне всегда виделась колода карт, раскиданная у ее ног. В карты заглядывал Матько Феранец, с малых лет круглый сирота, пригретый деревней. Сперва он был пастухом, потом ходил в город колоть дрова на господских дворах.

Я и словом никому не обмолвилась, что камням на верхнем ручье дала человеческие имена. Мне уже тогда казалось, что у каждого человека есть свои сокровенные тайны. Я заметила, что и мама не во всем доверяется тетке Гелене, а Гелена часто поджимает губы, чтобы с языка не сорвалось лишнего слова.

Такой казалась мне тетка Гелена и в тот день, когда мама проводила отца на войну и воротилась из города. Тетка не сводила с матери глаз и уж так, видно, хотелось ей выговориться, но всякий раз она запиналась, губы у нее деревенели, и только живые, беспокойные глаза настороженно следили за каждым маминым движением. Гелена вроде жалела маму, но вместе с жалостью в уголках глаз таилась и давняя мысль: совет, мол, только к разуму хорош, а мама чего добивалась, то и получила.

Колкие слова так и рвались с языка тетки Гелены, и в конце концов она не сдержалась. Когда мама, уже в будничном платье, повязав фартук и засучив рукава, приступила к работе, тетка Гелена подошла, чтобы помочь, и начала:

— Богатых освобождают от армии. В зажиточном доме и муж при тебе бы остался, и жить было б на что. Нечего было тебе очертя голову замуж идти, нынче это как день ясно. — Она склонила голову к плечу, как бы гордясь тем, что сама никогда бы так не оплошала.

Мама вздрогнула. Уже тысячу раз повторенный упрек был особо мучителен в эту минуту, когда сердце ее изнывало за мужа, за нашего отца…

И тетка Гелена опомнилась: ей стало не по себе, что она не сдержалась, не сумела скрыть своих мыслей, а главное — ведь уже ничего не изменишь.

Они обе стали хлопотать по хозяйству. Я помогала, не спуская глаз с мамы. Мне было ее очень жалко. Я то и дело ластилась к ней и старалась хотя бы улыбкой утешить ее. Но мама оставалась равнодушной к моим утешениям. И даже подтолкнула меня в плечо, отсылая прочь, к детям. Она не хотела, чтобы я слышала их перебранку с теткой Геленой.

Скрепя сердце я переступила порог и вышла в сени, залитые солнцем. Это ободрило меня. Мне захотелось помчаться на лужок и взапуски погоняться за божьими коровками. Но я тут же подумала о маме, и у меня пропала всякая охота веселиться. Я заглянула за дверь. Мама усердно трудилась, опережая Гелену, словно торопливостью хотела разогнать мрачные мысли и чувство сиротства.

Думая, должно быть, что я уже ушла, мама сказала тетке:

— Гелена, я не хочу, чтобы ты снова и снова все это повторяла при детях. Пора бы тебе понять, что я пошла за того, кого любила.

Мне стало стыдно: ведь я невольно услышала то, чего не должна была слышать. Я опустила голову и уставилась в пол.

И вдруг у порога сеней забелел мамин платок, который она обронила, когда возвращалась. Я подскочила к нему и подняла. Он был весь мокрый от слез. Наверно, она очень плакала из-за отца. Я взяла платок и разложила его на солнышке — пусть лишний раз не напоминает ей пережитое.

Но намокший платок растревожил мое детское сердце. Детей во дворе не было, и за утешением я побежала к старой липе у ручья.

Я очень удивилась, увидев под липой Бетку. Она сидела, рвала вокруг себя траву и бросала в воду. Бетка была сурового нрава, почти никогда не плакала, но зато часто упрямилась и сердилась. Когда мама воротилась из города, сестра тут же убежала на задворки, чтобы не видеть и не слышать, как мы горюем.

Когда я подошла, она недовольно поглядела на меня из-под липы.

— Ведь я не к тебе, — сказала я, — я сюда, на камни.

Мне хотелось посидеть у камня, в который я заколдовала тетку Верону, и шепнуть ей хоть словечко. Мне хотелось рассказать ей, как вдруг невесело стало на свете.

Я тихонько подкрадываюсь к самому берегу и гляжу на ручей. Вода бурлит, бьет о камни. При каждом ударе в воздухе рассыпаются серебристые брызги. Они блестят на траве точно утренняя роса. Ветер играет с ними, качает их. Брызги с листьев, смеясь, прячутся от него в желобки, а какие скатываются на землю. А то вдруг ручей позовет, поманит к себе, напевая самые невообразимые песни. Славно-то как у ручья, какой заколдованный мир! Я никогда не могла насытиться звуками и игрой сверкающего потока.

Но сегодня Бетка смущает меня. Глядит сердито и гонит меня прочь. Такая веселая, она обычно не могла обойтись без забав, без людей. Но сегодня и ей хочется быть одной.

Возле нее барахтается в траве шаловливый котенок. Вертится на спинке и лапками ловит вертлявый хвостик.

Смешно-то как, и мне хочется засмеяться, но недовольный Беткин взгляд останавливает меня. Я отхожу от ручья к гумну…