Но все же брошюрка «РКСМ и бойскаутизм», при чтении ее год спустя по ее написании, когда стало психологически возможно посмотреть на нее несколько со стороны, показалась мне неудовлетворительной вот с какой стороны. Я вовсе не хотела сказать, что РКСМ должен заниматься только самовоспитанием, а не участвовать в строительстве жизни уже и сейчас. Я вовсе не хотела сказать: «Ваше дело только играть и учиться, а не перестраивать жизнь, вы — детишки и не суйтесь туда, где вас не спрашивают». Я не предлагала свести деятельность РКСМ к игре. Говорить так значило бы совершенно не понимать задач РКСМ. Революция сделала наших ребят рано взрослыми, это во-первых. Во-вторых, учатся в процессе работы. Мне казалось это ясным само собой, но в брошюре эта мысль недостаточно развита. Мне надо бы. чтобы сделать ее ясной, набросать конкретно, что я понимаю под методами бойскаутизма в приложении их к работе РКСМ. Конечно, это мне несколько трудно было бы сделать, так как для этого надо участвовать в повседневной работе РКСМ. Однако без этого брошюра может быть истолкована неправильно. Я даже подумала, что, может быть, и вовсе не стоит повторять ее издание, но, раз вопрос поднят, нельзя его замалчивать. И потому я решила, что брошюру надо пустить вторым изданием, сказав в предисловии то, что сказано мной выше. Надеюсь, РКСМ не посетует на меня.
1 января 1923 г.
* * *
Если мы посмотрим на организацию РКСМ, то увидим, что организация эта является простой копией партийной организации с той только разницей, что члены комсомола — молодежь и что членами его могут быть и беспартийные юноши и девушки.
Центр тяжести в работе комсомолов — это поднятие уровня политической сознательности своих членов, и только.
Среди членов РКСМ много очень хорошей молодежи, всем сердцем преданной коммунизму, готовой отдать ему все свои силы.
Было бы чудом, если бы революция не вырастила такой молодежи.
И эта молодежь много и самоотверженно работает в союзе, не мало для него делает. Но самая организация, самая работа РКСМ идет не по правильному пути. Молодежь тянется за партией, принимает резолюции по текущему моменту, мобилизует своих членов то на фронт, то на транспорт и представительствует во всяких советских и партийных организациях. Все это было бы не так уж плохо, если бы наряду с этим союзом велась работа по воспитанию своих членов, по воспитанию в духе коммунизма широких слоев молодежи трудящихся классов. К сожалению, это воспитывающее влияние слабо. Массы городской и деревенской молодежи стоят вне рамок союза. Удовлетворение получают лишь лидеры союза, те, кто умеет выступать, те, кто представительствует в разных учреждениях и в процессе этого представительства многому научается, а комсомольская масса — что она получает, в чем она проявляет свою активность, на чем она воспитывается?
И характерное явление. На последнем Всероссийском съезде РКСМ половина членов съезда принадлежала к числу интеллигенции, другая принадлежала к рабочим и крестьянам, в громадном большинстве оставившим свою работу и состоящим в настоящее время на советской службе[2]. И хотя вся присутствовавшая на съезде молодежь была архиреволюционно настроена, но как-никак, а говорить об органической связи ее с широкими массами молодежи трудящихся классов надо с большой и очень большой оговоркой.
Приток интеллигентской молодежи в комсомолы сильнее притока молодежи рабочей и крестьянской. Почему? Комсомольцы говорят: «Фабрики стоят, нас поснимали с работы». Но куда же делись эти снятые с работы дети рабочих, которые через 2–3 года станут опять к станку? Разве союз имеет право упускать их из-под своего влияния? А где же крестьянская молодежь? Рабочей и крестьянской молодежи миллионы, а какая часть их в комсомолах? Дело тут не в том, что рабочая и крестьянская молодежь исчезла с лица Советской России, а в том, что характер и методы комсомолов таковы, что рабочая и крестьянская молодежь играет в них десятистепенную роль, чисто пассивную, что ей не на чем себя выявить и она уходит из союза неудовлетворенной.
Разве это не так, товарищи?
Работа союза не учитывает ни специфической психологии переходного возраста (12–18 лет), ни специфической психологии рабочего подростка, а потому и влияние РКСМ во сто раз слабее, чем оно могло бы быть.
Специфическая особенность психологии переходного возраста заключается в том, что это психология полуребенка, полувзрослого. Подросток еще, как ребенок, жадно впитывает в себя все впечатления, растет и физически и духовно, ощущает рост этот, в нем черпает силу и отвагу, но не знает еще меры своих сил, должен еще их попробовать. Активность — потребность свободного применения этих сил, хотя бы в игре, — остро ощущаемая потребность этого возраста.
Но в то же время подросток уже не ребенок. У него уже имеется довольно большой жизненный опыт. Иногда опыт довольно суровый. Он не может уже жить теми иллюзиями, которыми живет ребенок, у пего совершенно иные интересы, интересы взрослого человека. Он не прочь играть, но только игра должна быть для него осмысленна, должна служить чему-то другому.
