Детский дом - [11]

«Послезавтра в Смольный!» Почему именно послезавтра? Я и сам не знал.

Однако день прошел, другой, а я все околачивался на улицах. Хлеб выпрашивал смелее.

…Той тревожной ночью я проснулся очень рано. Сильно гудел ветер, шалаш сотрясался. Казалось, вот-вот все ветхое сооружение поднимется на воздух. Было очень холодно и сыро. Еле дождавшись утра, я побежал на Ситный рынок добывать пищу. Небо над городом нависло хмурое, пасмурное. Людей на рынке было необычно мало. Мне удалось подрядиться к дворнику перетаскивать уже собранный мусор. Через три часа я получил горбушку хлеба и вяленую воблину. Завтракать пошел в соседний парк, к Народному дому.

От Петропавловской крепости донесло глухой звук пушечного выстрела, как это обычно бывало в полдень. Но до полуденного часа было еще далеко. Потом прокатился еще один удар. Что это такое?

Сидя на скамейке под липой и уплетая за обе щеки честно заработанный хлеб, я увидел, как по проспекту, что окаймлял парк, к Зоологическому саду побежали люди.

— Дядя, что там такое? — крикнул я толстяку в плаще, что поспешал в ту же сторону.

— Выстрелы-то в Петропавловке слышал? Вода в Неве прибывает!

Вон оно что! Сунув остаток воблы в карман, я припустил за ним.

На гранитной набережной было полным-полно народу. Я пробился ближе к парапету и увидел, как бешено бурлит и крутит вода в реке. Ветер с Финского залива чуть не валил людей с ног. С шумом катились высокие, гривастые волны, подгоняя одна другую. Время от времени из Петропавловской крепости раздавались новые пушечные выстрелы. Уровень воды повышался прямо на глазах. Толпа возбужденно гудела. Люди беспорядочно двигались — одни стремились выбраться из толпы, другие вливались в нее.

Вдруг я увидел, как в соседнем доме на втором этаже открылось окно и показался человек с большим рупором в руках. Он объявил, что ожидается наводнение и надо быстрее уходить отсюда. Я побежал по проспекту Добролюбова на свой пустырь. Увы, шалаша не было — очевидно, его унес ветер, а поле уже начала покрывать вышедшая из берегов свинцово-зеленая вода. Я, не раздумывая, повернул обратно к каменным домам.

Вода на улице поднялась по щиколотку. У часовни, что стоит в начале Большого проспекта, меня подобрали рабочие, подняли на грузовик. Здесь полно было перепуганных ребятишек и женщин. Нас отвезли на Большую Пушкарскую улицу и высадили у серого многоэтажного дома, в котором помещалось какое-то учреждение. Я влез на чердак, сунулся было на крышу поглазеть на разбушевавшуюся стихию сверху, но тут же ретировался: ветер ревел со страшной силой. С криком «Помогите!» пробежала по мостовой женщина: юбку ее раздуло, как парашют, она не могла остановиться. К дому непрерывно подъезжали грузовики и доставляли новые партии спасенных. К вечеру всем выдали хлеб и банку консервов на троих. Я поел и завалился на одном из канцелярских столов, за сутолокой дня совсем забыв о своем намерении ехать в Смольный. Едва начал засыпать, как неожиданно погасло электричество. Где-то рядом вспыхнул пожар, и его зарево ярко осветило наш дом. Но я так устал, что уже не мог бежать смотреть и тут же уснул.

Так закончился для меня день 23 сентября 1924 года.

Утром все проснулись рано, опять получили бесплатный паек. Я поел и отправился на улицу. Всюду валялись сорванные ветром вывески магазинов, пустые ящики, выброшенные водой дрова, битое стекло, грязные тряпки. Трамвайные провода были сорваны, многие столбы повалены. В народе говорили, будто на берег Гребного порта с Косы выбросило два парохода. На уборке улиц уже работали горожане, среди них копошились и школьники. Меня окликнула пожилая женщина:

— Мальчик, чего ты разинул рот? Бери-ка, милок, вон те грабли и собирай мусор. Сегодня занятий в школе не будет.

Я охотно взял грабли, усердно заскреб ими.

Вдруг все зашумели, прекратили уборку и побежали на противоположную сторону улицы. Долговязый рыжий человек в очках с трудом обхватил три свитка цветастой ткани. Рядом громадный бородач крепко держал за скрученные назад руки бледного, растрепанного мужчину с разбитой, скошенной нижней губой.

— Товарищи! — говорил, обращаясь к толпе, человек в очках. — Вот эта сволочь… Кругом беда народная, а он грабил магазин. Мы его скорым манером доставим в районную чрезвычайную тройку, и пусть он получит по заслугам.

Вора сразу же увели, а в толпе долго еще обсуждали происшествие.

— Я вот могла ребятишек потерять, — громко говорила худая, высокая женщина. — Дома они были вчера, как наводнение началось, но я до рассвета не ушла с фабрики, пока из подвалов все товары не перенесли. А таким негодяям на все наплевать, лишь бы поживиться.

— Э, милая, что им, жулью, наше общее горе? — вторил ей пожилой человек. — Им абы урвать на бутылочку, на карты!

— Я так скажу, — включился парень, стоявший рядом со мной, — за вчерашний день все эти паразиты повылазили-из щелей, как тарантулы. Вот тут их надо и прихлопнуть всех разом, да в тюрьму, в Сибирь.

— Камень на шею и в Неву! Воды много!

Слушал я эти слова и думал: а я-то с этим жуликом одного поля ягода. Люди два дня бесплатно кормили меня хлебом, консервами, считали обычным мальчишкой, а я беспризорник, булки воровал, колбасу.