Детский дом - [13]
Узнал и я его: мы с ним познакомились еще на улице Чехова. И тут я наконец увидел братишку. Костя стоял красный, смотрел на меня радостно, но с места, однако, не двинулся. Я подошел к нему, хотел обнять и почему-то не обнял: мы крепко и неловко пожали друг другу руки.
— Как ты тут? — тихо спросил я.
Он легонько кивнул головой и неожиданно попробовал на ощупь мою вельветовую курточку.
— Откуда она у тебя?
— Достал. Как живешь-то?
Костя чуть дернул плечом: мол, чего спрашивать? Вообще было такое впечатление, что он не очень удивился моему появлению.
ЧАСТЬ II
НАШ ДЕТСКОСЕЛЬСКИЙ ЛИЦЕЙ
Летом в послеобеденное время наступал тот редкий час, когда наш шумный детский дом на Московской улице, 2, наконец, ненадолго затихал. Не слышно было обычной возни в коридорах, выкриков, хохота в спальнях; ребята разбредались кто в чистенький, уютный город, кто в роскошные «царские» парки с зеркальными прудами, старинными статуями на аллеях, великолепными дворцами: Екатерининским и Александровским. Оставшиеся воспитанники вполголоса учили уроки или дремали на кроватях. Я очень любил это послеобеденное время и обычно посвящал его чтению.
Вчера товарищ дал мне на три дня основательно затрепанный томик романа Майн Рида «Оцеола — вождь семинолов» о борьбе индейцев с угнетателями, и я с увлечением читал его, в душе сожалея, что опоздал родиться, а то бы поехал в Америку и помогал бы краснокожим. В открытые окна веял теплый ветерок, недвижно застыли на улице цветущие липы, в их густолистых ветвях бойко сновали, гомонили птицы.
Внезапно эту тишину разорвал истошный вопль:
— Наших бьют!
В спальню ворвался растрепанный Валька Горбылек, остановился, потрясая вскинутыми кулаками:
— Городские навалились! Вставайте!
Все вскочили, торопливо застегивая ременные пояса. Через минуту комната опустела и лишь слышался топот ног по лестнице, хлопанье входной двери. Я тоже сунул Майн Рида под подушку и понесся вниз со второго этажа. В голове мелькнуло:
«Опять мордобой? Ведь и на собрании постановили, и завша Легздайн предупреждала: никаких драк! А я пионер, активист и ко всему прочему меня хотят в комсомол передавать. Как быть?» Через минуту я уже выскочил на Московскую, кинулся в гущу ребят.
Городские отступали; «приютские» теснили их. Да иначе и быть не могло: на улицу уже высылал весь цвет нашей детскосельской школы-колонии номер 5, лучшие битки — Степка Филин, Лешка Аристократ, Борис Касаткин, силу которых хорошо знали противники. Клубок налетающих друг на друга ребят откатывался к собору, что величественно возвышался в центре города. Все большее число колонистов отставало, чувствуя себя победителями. Лишь кое-кто еще запускал в убегающих камнями; изредка летели камни и с их стороны.
Я уже успел остыть и подумал: «Хорошо, что в этот раз мне не пришлось биться». У обочины противоположного тротуара, за каменным домом с «фонарем», в котором жил писатель Шишков, двое наших ребят, оседлав поверженного противника, лупили его кулаками. Я кинулся к ним, чтобы защитить горожанина, но меня опередил Лешка Аристократ — красивый, гибкий, белокурый парень с ясными, смелыми и чуть насмешливыми голубыми глазами.
— Эй, вы… лаптееды печального образа! — крикнул он. — Какие же вы рыцари: лежачего бьете! Кончай базар!
Теперь я разглядел «мстителей»: один был известный детдомовский ростовщик Мишанька Гусек, а другой — Сенька Мочун. Они даже не подняли головы на Лешку и продолжали деловито мутузить городского парнишку. Мишанька выкрикнул:
— Давай его, гада, землей накормим?
Сильными рывками Алексей раскидал в стороны Гуська и Мочуна.
— Сказано было! Русской речи не понимаете? Шакалы! Драться, так вас нету, а добивать мастера? Брысь!
Гусек заморгал белесыми ресницами желтых, глубоко посаженных глазок, пробормотал:
— Задаешься?
Вразвалку подошел Степка Филин — здоровенный парень с мочальным чубом, большим горбатым носом, осыпанным веснушками. Был он плечистый, жилистый, тонкогубый, на голову возвышался над ребятами. Увидев его, Гусек сразу приободрился, глянул на Аристократа задиристо и даже сжал кулаки.
— Вот, Степа, — обратился он к Филину. — Заступник сыскался.
— Зачем отпустил, Леха? — сказал Филин Аристократу. — Нехай бы еще мордой по мостовой повозили.
Шмыгая разбитым носом, городской парнишка уже поднялся и, прихрамывая, торопливо отбегал подальше.
— Правильно, правильно! — подал я голос. — Отогнали? И хватит. А то, гляди, еще завша налетит.
— А тебе, Косой, больше всех надо? — крикнул Гусек. — Как дрались, так отсиживался в спальне?
Ответить я не успел: мелькнуло что-то черное, раздался хруст, и перед моим левым глазом возникло белое пятно. «Очки! — с ужасом подумал я. — Каменючкой попали!»
Действительно: одно из моих стекол превратилось в мелкую мозаику осколков.
— Повезло тебе, Косой, что не в глаз! — хладнокровно, с показным сочувствием сказал Филин. — Совсем бы ослеп.
— Вот тебя бог и наказал! — злорадно подхватил Гусек. — Заступничек!
Я промолчал. Со Степкой Филином отношения у меня сложились непонятные. Он был переросток, в каждом классе сидел по два года, и странно было видеть его плечистую фигуру среди детдомовских ребят. Если бы не недавняя безработица, Степка Курнашев давно бы пошел на завод учеником. Но сейчас везде говорили о пятилетке, и администрация нашей школы-колонии уже намекала, что Степку устроят на работу, а учиться он станет в вечерней школе. Пока же Филин считался у нас одним из первых силачей, верховодил среди ребят, которые боялись его крепкого кулака, занимался поборами на «жратву и табачок». Меня Степка всячески старался привлечь на свою сторону: то пытался подкупать пайками ворованного масла, сахара, то запугать угрозами. Я же не раз выступал против него на собраниях, уличая в драках и поборничестве.
