Детские шалости - [74]

Его Лил, думает он, и вот пробка начинает рассасываться, и он первым проскакивает в своей «Астре», мягко надавливая на суперчувствительный акселератор, его драгоценная Лил, его единственная надежда — это все, что у него осталось в этом мире. Интересно, нужен ли он ей так же сильно, как она ему сейчас нужна? Ему так хочется, чтобы она обожала его, чтобы она любила его. Чтобы простила его.

Марк дотягивается до бардачка и, на несколько секунд отрываясь от дороги и оглядев кассеты, вываленные на пассажирское сиденье, он в конце концов умудряется найти то, что ему нужно, в этой особенной ярко-зеленой коробке, и ставит кассету в Blaupunkt. Он обнаруживает, что кассета перемотана на нужное место, на начало Fernando, и вот уже медленно затихают барабаны и трубы. Это записи для детей, Kidz Abba, он купил эту кассету для Джеммы, зная, что и сам тоже сможет послушать, без Николь, которая вечно над ним насмехается, без ее оскорблений, без ее заявлений, что у него ужасный вкус, хуже, чем у ее папы, и хотя эти песни поют не сами вокалисты из Abba, исполнение вполне хорошее — для его оглушенных барабанных перепонок, для его живучих воспоминаний.

И когда он начинает подпевать и еще прибавляет скорости, то осознает, как сильно ему будет не хватать этой машины со старым, хоть и очень отзывчивым 16-клапан-ным, 1.6-литровым мотором, с системой hi-fi с восемью колонками и бесчисленными новомодными прибамбасами Но ради Лили он готов всем этим пожертвовать. Так что у нее может быть счастливое и реальное будущее. Жизнь, в которой не будет пренебрежения и оскорблений. С любящим и заботливым отцом, который всегда рядом. Как щит. Как огромный щит и меч, он станет таким и всегда будет идти на несколько шагов впереди нее. Стуча в барабан. Защищая от любой опасности.

Глава 9

Его никто не останавливает. Никто не спрашивает, кто он такой — нет ни ворот, ни контрольного пункта, ни колючей проволоки, ни электрических заборов. Он и сам не знает, что именно ожидал здесь увидеть, но определенно не огромный деревенский дом с длинной трехлинейной подъездной дорогой и подстриженными газонами. Впрочем, когда он припарковался на находящейся рядом пустой стоянке и идет к зданию, крепко обхватив себя за плечи в безнадежной попытке укрыться от леденящего ветра, он видит, что это место в довольно поганом состоянии.

Некоторые окна разбиты, и темно-красная краска на досках, кажется, растрескалась или окончательно обкрошилась, и огромные участки стены испещрены легкими следами граффити. Огибая заросли неподстриженных кустов, он проходит мимо трех или четырех разрушенных кабин, на одной написано — «Приемная», на другой — «Выписка». Но пока что он не видел и не слышал ни души, и какую-то секунду он раздумывает, что, может, на самом деле это место давно заброшено и что Ким нарочно дала ему адрес больше не существующего сумасшедшего дома, а Лили находится где-то еще — и это, думает он, может объяснить, почему вчера ночью ее голос звучал так счастливо, когда сказала по телефону, что, если он хочет, то может забирать Лили, зная, что он ее никогда не найдет.

Когда Марк пытается открыть дверь «Приемной» и обнаруживает, что она закрыта, он полон уверенности, что Ким снова его одурачила — и это второй раз, когда он проделал долгий путь — в Беркшир — и в итоге не увидел Лили. Он в отвращении качает головой — по большому счету, его тошнит от самого себя, потому что оказался таким глупым и доверял людям — он медленно идет к месту, которое похоже на главный вход в большой дом, волоча ноги по вязкому лишайнику и оставляя длинные ползущие следы. Из-за порывистого ветра, и явного отсутствия следов человеческой деятельности, и того факта, что он оказался в незнакомой обстановке, в почти заброшенном месте, он все больше и больше напуган, он размышляет о том, какие ужасные вещи могли твориться здесь в прошлом. Издевательства в таких масштабах, что он вряд ли способен это представить, в таких масштабах, что это несравнимо с тем, на что способны несколько бродяг-хиппи — здесь пытали и насиловали, а затем душили до смерти. Девочек возраста Лили, таких же юных и ранимых, как Лили, все это проделывалось с ужасающим размахом.

Он подходит к двойной двери, и из нее выходят две девчонки и пытаются обойти его, спускаясь по сбитым ступенькам. Одна из них врезается в него, толкает его так сильно, что ему приходится проверять, не порвала ли она его свитер. Все цело, тем не менее она не говорит «извините», что, как он думает, ей следовало бы сделать, она просто не замечает его. Марк оборачивается и смотрит, как они идут по гравию, замечает, как сильно они похожи на Лили, высокие и тощие, давно выросшие из своих детских, маленьких вещей. У них обеих голые животы и нет пальто, и они гуляют так при этой промозглой погоде, что приводит его в изумление. Он уверен, что слышит звон их подвешенных серег, и гвоздиков, и цепочек, и чего бы то ни было еще, что вставлено в проколотые дырки на теле, и этот звон слышится над пронизывающим ветром и звуком их нетвердых шагов по гравию.

И пока он не оказался внутри, пока не прошел через вторые двойные двери, он не встретил ни одного взрослого, а в самом здании он натыкается на крупную женщину в голубой медсестринской униформе, которая сидит за встроенной конторкой. На подъезде сюда Марк думал, что попросит кого-нибудь из детей отыскать Лили, надеясь, что у него получится пробраться обходным путем — потому что, конечно же, у него никогда не получалось ни о чем договориться с какими бы ни было представителями власти, ни с полицией, ни с социальными службами — но эта женщина поймала его взгляд, и он кивает в ответ, понимая, что теперь она его задержит.