Детские шалости - [4]

Конечно же, он рассказывал Николь о Лили, и о Ким, и еще о некоторых вещах, которые происходили между ним и первой женой. Марк считает, что был абсолютно честен с Николь, до последнего слова. Но, думает он, лавируя по гостиной между дальнейшими препятствиями на пути с сумкой Джеммы из Habitat, толстым, мужским чемоданчиком Николь — вот уже долгое время они едва упоминали о Лили. И ни он, ни Николь просто никогда не говорили, я хочу знать, где Лили. Я хочу знать, что она сейчас делает. Ну разве это было бы не замечательно — повидаться с ней?

Взбираясь по ступенькам, по узким ступенькам, сглатывая какие-то комья желчи, он поражается этой мысли, на мгновение его ошеломившей своей омерзительной сущностью, тем, что это извратило все его представления. А может быть, он вообще не хочет видеть Лили или знать о ней, потому что не хочет, чтобы ему напоминали обо всех этих бессодержательных годах — о годах, когда у него не было к ней никакого доступа? Плюс к этому он не может вынести мысли о том, что надо попытаться построить новые отношения со своей старшей дочерью. В теперешнем мире Марк не находит для нее места — и осознает, что именно об этом бессодержательно раздумывает весь этот вечер. Интересно, действительно ли он хочет услышать, что Лили мертва и тогда он сможет стереть ее из своих мыслей и по-настоящему забыть о ней? Так что Николь, и Джемма, и он сам смогут жить своей жизнью так же, как и раньше. Без потрясений и сюрпризов, без трагических перемен. Марк убежден, что они пережили достаточно.

— Николь, — говорит он, двинувшись в затененную тишину спальни, пытаясь понять, спит ли она, или, услышав, что он вернулся, проснулась, или же вообще не спала, просто лежала, переживая и злясь, по-прежнему раздраженная его уходом из дому. — Николь, это я, — говорит он громче. Она ничего не произносит в ответ, хотя он уже знает, что она не спит, понял это по ее дыханию и по тому, что она пытается лежать неподвижно, не обращая на него внимания. — Николь, почему, еб твою мать, ты не говоришь со мной нормально? Я знаю, что ты не спишь, — говорит он, падая на кровать лицом вниз. Тяжело. — Мне надо знать, что сказала Ким, — продолжает он, но его голос приглушен пуховым одеялом. — Прости, что я ушел, но я был в шоке. Я не мог с этим справиться.

— Она сказала, что хочет поговорить с тобой, — говорит Николь, и Марк чувствует, как она аккуратно переворачивается на спину, осторожно, пытаясь не придвинуться к нему ни на миллиметр.

— Так ты говорила с ней? — спрашивает он. — Это не было сообщением на автоответчике?

— Нет, я говорила с ней, — говорит Николь.

— Что еще она сказала?

— Ничего.

— Значит, это все, что она сказала — она хочет поговорить со мной? Все?

— Да.

— Она должна была сказать что-то еще, — говорит он. — То есть она наконец решила связаться со мной через десять ебаных лет, и это все, что она сказала? Что хочет поговорить со мной?

— Да.

— Ты уверена? Ты уверена, что она больше абсолютно ничего не сказала?

— А что ты хочешь, чтобы она сказала? — раздраженно отвечает Николь. — Ей непременно надо было поговорить именно с тобой. Едва ли она стала бы говорить со мной. А теперь заткнись, Марк, ты разбудишь Джемму.

Он скатывается с кровати на пол и встает на колени, а затем медленно, отчаянно поднимается на ноги, опираясь о ночной столик. Его конечности затекли и одеревенели, и ему снова плохо. В голове тяжело стучит.

— Какой у нее был голос? — спросил он. — Дружелюбный, агрессивный, расстроенный?

— Нормальный голос, — говорит Николь. — Фактически более нормальный, чем я себе представляла.

— Нормальный? — говорит он. — Она ненормальная. Она и близко не стояла к сраной нормальности.

— Шшшш. Ты разбудишь Джемму, если уже не разбудил.

Марк начинает раздеваться, он не складывает свою одежду и даже не кладет в сторону, просто сбрасывает все вещи влажной кучей на ковер. Обычно он обращается со своими вещами очень аккуратно. Теперь он не может себе позволить покупать много одежды, и у него не самые модные вещи, по крайней мере так всегда говорит Николь, но он, тем не менее, предпочитает беречь то, что приобрел в лучшие времена. Марк чувствует, что это правильно — с уважением относиться к своим пожиткам, к своему имуществу. Гордиться своими вещами. Однако теперь он даже не знает, о чем или о ком должен заботиться. Одна его часть не хочет знать о Лили, другая — хочет. Та самая его часть, от которой он не может избавиться, несмотря на пришедшую в голову омерзительную мысль, что он хотел бы, чтобы Лили была мертва.

— Она вообще не упоминала про деньги? — говорит он, стоя у кровати, голый, продрогший, невероятно отвратительный, не в состоянии найти свою пижаму.

— Нет, Марк, не упоминала, — отвечает Николь.

— А Лили? Ким говорила что-нибудь о Лили?

— Ничего. Я тебе говорила, она просто сообщила, что хочет поговорить с тобой. Она определенно не упоминала о Лили. Извини.

— Я ей сейчас позвоню, — говорит он.

Но он не может позвонить ей, потому что Николь говорит ему, что Ким не оставила свой номер телефона, а она забыла спросить, не сообразила, она тоже была потрясена, а теперь она не может даже набрать 1471