Детские годы в Тифлисе - [10]

Около ёлки пенёк. Если посмотреть на него сбоку, это уже не пенёк: старый-престарый старый дед.

Сидит согнувшись, сложив на груди руки, смотрит вниз. На лице длинный тонкий мох, ветер раскачивает бороденку. Пушистый папоротник пахнет клопами. Но это не страшно, если немного. А божии коровки? Маленькие, красные, с темными точечками на спинках: перелетают с цветка на цветок – кроткие и нежные…

Господи! Да мало ли что можно увидеть!

Несколько дней казалось: мы в сказке. Потом стало скучно.

Но однажды, когда вышли утром за калитку палисадника, около соседней дачи показался мальчик.

Он презрительно посмотрел на нас, опустив концы губ, и небрежно уселся на скамейку.

Прямые, белесые волосы дыбом стояли надо лбом. У него тонкое лицо, усыпанное веснушками, носик «звездочет», как говорила Соня.

На нём трусики, курточка, и сквозь распахнутый ворот видны красные полосы, наведённые краской. Сбоку с пояса свисает в кожаных ножнах деревянный нож.

Мальчик сидит строго, подтянуто, опустив уголки губ, делая вид, что не замечает нас. Мы для него не существуем. Но когда он вынул из кармана самодельную деревянную трубку – мы обомлели.

Посидев немного, мальчик ушёл в дом.

– Вот это настоящий мальчик, – сказала Лялька.

На другой день мы познакомились. Его звали Андрейка. Он приехал на месяц из Москвы к тётке, которая сняла дачу рядом с нами. Он был старше меня на целый год и уже читал Майн-Рида, Жюль Верна и ещё многих. Слушали его, раскрыв рот.

– Давайте вместе играть? – неожиданно предложила Лялька. Перекладывая трубку из одного уголка губ в другой, Андрейка презрительно посмотрел на Ляльку и, растягивая слова, сказал:

– Трудно играть с женским полом.

– Почему с полом? – обиделась Лялька.

– Мы не женский пол, – вставила я, вспомнив о любимой книге «Маугли», которую читала нам мама. – Мы человеческие детёныши.

– Ну, тогда другое дело, – сразу согласился Андрейка, но играть с нами не стал.

Посидев немного на скамейке, вздохнул и сказал басом:

– Человек очень одинок на свете. Каждый сам создает свою судьбу.

Затем, не глядя на нас, ушел.

Какой умный, – сказала Лялька, вздохнув.

А я ничего не поняла из слов Андрейки.

Через несколько дней начали играть вместе. Андрейка сделал стрелы и два лука, затем из картона вырезал щит. Я стащила у Сони краски, и мы раскрасили его.

Рано утром кто-то осторожно постучался к нам в окно. Это был Андрейка. Захватив лук и стрелы, побежали в лес.

Из длинного лапчатого папоротника Андрейка сделал всем головные уборы. Папоротник щекотал шею, лез на глаза, но мы терпеливо сносили.

Затем Андрейка измазал нам лица разноцветными красками, гордо вытянулся и, немного помолчав, поднял кверху руку.

– О, бледнолицые братья мои! Клянемся своей жизнью, каждой каплей крови, что будем биться с врагами и дикими зверями, до последнего вздоха. Бросим родных, оставим дом, посвятим себя борьбе с врагами.

– А как же мама одна останется? – со слезами в голосе спросила Лялька.

Я растерянно подняла руку. Мне тоже было непонятно, зачем надо было оставлять дом и своих близких.

– Ты ещё молода, – строго сказал Андрейка, – тебе не понять. Но так нужно. А если…

Лялька нерешительно подняла руку.

Андрейка попрыгал несколько раз на одном месте, быстро закружившись крикнул:

– Каррамбо!

Лялька засмеялась, я сердито посмотрела на неё.

– Теперь мы индейцы, – торжественно сказал Андрейка. – Я вождь. Ты – военачальник, – показал он пальцем на меня. – Сейчас начнётся охота на диких зверей. Затем нападем на соседнее племя, убьем всех мужчин, снимем с них скальпы, женщин заберем в плен.

– А я кто буду? – сердитым голосом спросила Лялька.

– Ты? – задумался Андрейка. – Ты?.. Ты будешь слоном.

– Не хочу слоном. У него длинный нос.

– Ну, тогда собакой, – неожиданно предложил Андрейка.

– Собакой не хочу, – со слезами в голосе сказала Лялька.

– Не хочешь? – изумился Андрейка. – Да ведь собака – самое главное. Ты будешь бежать впереди и лаять, когда увидишь зверя. Начнем стрелять из лука. Собака приносит стрелы обратно.

– Ну, хорошо, – согласилась Лялька.

Лая тоненьким голосом, побежала по траве. Мы выпустили стрелы и с громким криком бросились вслед за ней.

Она выбилась из сил. Лицо стало красным, по щекам, смешиваясь с краской, текли струйки пота.

– Больше не хочу быть собакой, – заплакала она.

– Ну, не хочешь – не надо, – успокаивала я её и стала вытирать платком Лялькино лицо. Платок сразу измазался в краске. Нагорит мне от няньки!

– Ну, хорошо, – согласился Андрейка. – Будем играть в другую игру. Теперь я капитан, ты будешь юнгой Гарри, а Лялька обезьянкой.

– Очень нужно быть обезьянкой, – обиделась Лялька.

– Глупая! Да ведь каждый человек вышел из обезьяны, – старался уговорить ее Андрейка. – Ты будешь первородной женщиной.

– Не хочу быть первородной, – громко заплакала Лялька.

Я обняла её.

– Не плачь, не будешь ни собакой, ни первородной. Никем не будешь, – утешала я.

Усталые, измученные, присели на ствол поваленного дерева. Солнце уже спускалось за верхушки леса. Стало прохладнее.

– Как хорошо, – сказала я, – даже домой не хочется.

На поляне, заросшей травой, паслись две коровы. Около одной из них стоял рыжий худой телёнок. Коровы жевали, мотали головами, отмахивались хвостами от шмелей.