Детские этюды - [14]
Этим я успокоил свою совесть. Но сердце мое не успокоилось.
«Бедный ребёнок, — думал я, — ведь он, бедняжка, её не любит. И я-то хорош со своим лицемерием — настоящий Тартюф[8]!»
Выхода не было: я принялся за печёнку. Равноправие так равноправие. И советую поступать так всем, на кого жизнь взвалила неприятную обязанность говорить другим:
«Ешьте, пожалуйста, — в этом витамины!»
Друзья, попробуйте и вы печёнку! Она способствует образованию кровяных шариков!
У продавщицы в нашей молочной есть собака, причём довольно меланхолического характера. Она могла быть помесью таксы с борзой, однако теоретические изыскания о её происхождении увели бы нас слишком далеко от темы лицемерия. Это была жирная собака средней величины, со стриженным по моде туловищем и с лохматой ехидной мордой. Обычно она лежит у входа в молочную, и, когда мы проходим мимо, Человечек говорит:
— Ой, папа, какая же она уродина…
Стриженая помесь таксы с борзой терпеливо сносит унижение и смотрит на мир вполне оптимистически. Молочница питает к ней нежные чувства, уродина отвечает ей тем же, принимая неблагосклонность всех прочих с равнодушием фаворита. Иногда она принимается рычать, чтоб не ронять своего достоинства и внушить уважение окружающим; но это просто отзывается временами голос её предков.
Мы ничуть не боялись этого рычания — особенно смелым Человечек становится, когда мы отходим подальше, такова уж натура Человечков.
А уродина, бывало, грустно посмотрит ему вслед и тявкнет раз-другой, из чувства ответственности за репутацию молочной.
Таковы были между ними отношения — довольно напряжённые. Объяснялось это, наверное, тем, что пёс тоже был ещё несмышлёным и жил на свете меньше года.
Однажды послали мы Человечка за молоком. Взял он бидончик и спустился по лестнице, не предчувствуя никакой драмы.
Подошёл к молочной, а у входа лежит… конечно же, не кто иной, как уродина…
Посмотрели друг на друга — стриженая псина задумчиво, мальчик с бидоном поражённо. Что теперь?
Собака лежит, иронически помахивает хвостом и не думает сдвинуться с места. Настроение у неё довольно розовое, хотя она и прикидывается совершенно хладнокровной. Может быть, она даже думает что-то про себя и чуть ли не потешается. А взволнованный покупатель тем временем собирает всю свою смелость — переходить Рубикон или не переходить?
Стоял он, стоял — да вдруг низко поклонился уродине и говорит:
— Здравствуй, собаченька!
Та ни гугу. А мальчик с бидоном продолжает нежным голоском:
— Как поживаешь, собачка? Какая же ты красивая…
Уродина глянула на него с любопытством, облизнула усы и задумчиво шевельнула хвостом: это, мол, что за новости?
— Ты самый красивый пёс на нашей улице, такой хороший, такой миленький пёсик. Ну, улыбнись мне, собачка!
Уродина бросила на него преданный взгляд — она была собака сентиментальная, — повернулась и ушла в глубь молочной.
И Человечек вошёл в лавку.
Когда молочница рассказала всё это, нам было немного стыдно. Не столько перед молочницей, сколько перед собакой.
— Как же ты мог льстить этому псу, если всегда так злословишь про него? — спросил я.
Сын смутился.
— Да видишь ли, папа, — задумчиво ответил он, — а то бы он не пустил меня в молочную.
Потом он добавил:
— И знаешь, эта уродина была так счастлива…
Совсем мне не нравится мой сын… Ни чуточки, друзья мои. Такие у него ясные, невинные глаза, такие любознательные, детские…
Кто из вас, мои милые, не льстил в своей жизни какой-нибудь уродине потому только, что она лежала у входа в молочную?
Да, но откуда это взялось в ребёнке?
Раз как-то в июне были мы за городом, и налетела летняя гроза. Но мы её совсем не испугались — это было как рычание молодой собаки, от которого только весело становится.
Потом тучи, не такие уж чёрные, разошлись, — их развеял ветер, пахнувший травами. На небе появилась радуга, молодая, сверкающая, казалось, ещё мокрая от дождя.
Радуга была очень близко, — скажем, за ближней деревней Незабудин. А если мерить точнее, то радуга, пожалуй, стояла за лесничеством, у развилки дорог по прозванию «Марьянка». Но не дальше, — думать так было бы несправедливо по отношению к радуге. Она не могла быть дальше, чем над «Марьянкой».
Какая радость — полюбоваться ею, ведь в ней — все цвета мира. А дождевые капли — взгляните на них, пока они не испарились. Одна потемнела и была как рубин, другая светилась кошачьим глазом. А на дубовом листочке лежала капля, большая, круглая, и в ней изогнулась своя собственная крошечная радуга.
Но небесная радуга была всех красивей.
— Смотри, как близко! — сказал Человечек. — Километра три до неё, как ты думаешь?
— Да, — ответил я, — километра три будет… Добрых три километра. Если не четыре, дружок…
— Может, и четыре, — согласился он, — или пять… Послушай, ты не знаешь, что там может быть, позади неё?
Вот интересный вопрос — что с той стороны радуги?
Может, сами посмотрим? Пройдёмся до Незабудина, в худшем случае до развилки «Марьянка». Потом пройдём под радугой, как под мостом, и будем на той стороне.
— Пошли, сынок, — сказал я, — посмотрим, может, с той стороны у радуги и краски-то совсем другие. И никто ещё их не видел, только мы с тобой… Первые в мире…
Чешский писатель и поэт Людвик Ашкенази по-русски был издан единожды — в 1967 году. В мире он более всего известен как детский автор (даже премирован Государственной премией ФРГ за лучшую детскую книгу). В наше издание вошли повести и рассказы без «возрастного ценза» — они адресованы всем, достаточно взрослым, чтобы читать про любовь и войну, но еще недостаточно старым, чтобы сказать: «Я все это и без того знаю».
Чешский писатель и поэт Людвик Ашкенази (1921–1986) по-русски был издан единожды — в 1967 году. В мире он более всего известен как детский автор (даже премирован Государственной премией ФРГ за лучшую детскую книгу). В наше издание вошли повести и рассказы без «возрастного ценза» — они адресованы всем, достаточно взрослым, чтобы читать про любовь и войну, но ещё недостаточно старым, чтобы сказать: «Я всё это и без того знаю».
«Черная шкатулка». Это книга лирических стихов, написанных в виде подписей к фотографиям. В этом ярком антивоенном произведении писатель щедро использует весь арсенал своих средств выразительности: безграничную и несколько наивную фантазию мира детей и тесно связанный с ней мягкий эмоциональный лиризм, остроту и страстность политической поэзии, умение подмечать мелкие детали человеческой повседневности и богатейшую сюжетную изобретательность. Добавим к этому, что «Черная шкатулка» не могла бы увидеть света без тех фотографий, которые помещены на страницах книги.
…Жили на свете два Габора — большой и маленький. Большой Габор Лакатош был отцом маленького Габора. Собственно, это-то и делало его большим.Людвик Ашкенази родился в Чехословакии, учился в польском Львове, советскими властями был вывезен в Казахстан, воевал в Чехословацком корпусе, вернулся на родину, а потом уехал в Западную Германию. Его книги издавались по-русски в 60-х годах XX века. И хотя они выходили небольшими тиражами, их успели полюбить дети и взрослые в Советском Союзе. А потом Ашкенази печатать у нас перестали, потому что он стал врагом — уехал жить из страны социализма на Запад.
Чешский писатель и поэт Людвик Ашкенази (1921–1986) по-русски был издан единожды — в 1967 году. В мире он более всего известен как детский автор (даже премирован Государственной премией ФРГ за лучшую детскую книгу). В наше издание вошли повести и рассказы без «возрастного ценза» — они адресованы всем, достаточно взрослым, чтобы читать про любовь и войну, но ещё недостаточно старым, чтобы сказать: «Я всё это и без того знаю».
Чешский писатель и поэт Людвик Ашкенази (1921–1986) по-русски был издан единожды — в 1967 году. В мире он более всего известен как детский автор (даже премирован Государственной премией ФРГ за лучшую детскую книгу). В это издание вошли повести и рассказы без «возрастного ценза» — они адресованы всем, достаточно взрослым, чтобы читать про любовь и войну, но еще недостаточно старым, чтобы сказать: «Я все это и без того знаю».
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.