Деточка - [2]

- Ты, похоже, знаешь книжку наизусть. Мы до этого места еще не дошли.

- Да при чем тут книжка, деточка? Зачем она мне? Вот уже сорок лет я хожу к отцам-августинцам послушать о нем ежегодную проповедь. Там есть еще одна чудесная сцена - в саду. Когда бедный мальчик рыдал под смоковницей. Совесть его мучила, я думаю. И голос говорит: "Tolle lege, tolle lege"*. И он идет и берет книгу апостола Павла, и как ты думаешь, что он видит в самом начале, на первой строчке?

* Бери и читай (лат.).

Пристальный взгляд матери встретился с удивленными глазами на румяном, жизнерадостном, круглом, как тыква, лице Бенджи, и она решила нанести удар: "Не предаваясь ни пированиям, ни распутству, ни сладострастию, ни пьянству, но облекитесь в одежды Господа вашего Иисуса Христа". Мать слегка перепутала библейское изречение, но вложила в него столько пыла, что Бенджи приготовился услышать: "Возлюбленная братия!"

- Вот тогда-то, - продолжала она, снова путаясь в Священном Писании, стрела и поразила его, как когда-нибудь она поразит любого и каждого, даже самых жестокосердных среди нас. "Се, иду, - говорит Господь, - как тать в ночи, ища, кого поглотить".

Бенджи кисло взглянул на нее.

- В тебе погиб великий проповедник, - сказал он, продолжая отыскивать в книге место попикантнее.

Она замолчала. Бенджи удалось найти довольно интересное описание чего-то, похожего на бой быков, поэтому он не замечал проницательных взглядов, которые бросала на него мать. Вдруг он услышал, как она тихо, ни к кому не обращаясь, сказала:

- Была сегодня на исповеди.

Бенджи что-то промычал. Он уже много раз это слышал.

- У отца Бенайнаса из капуцинского монастыря.

Бенджи целиком ушел в описание боя быков и опять ничего не ответил.

- Он знает тебя.

Тут Бенджи поднял глаза:

- Меня? Да я отродясь его не видел. - И он опять уставился в книжку.

- Зато он тебя видел. Говорит, что знает тебя как облупленного.

Бенджи отложил "Исповедь". Там опять началось покаяние.

- Вот как! Так вы, значит, говорили обо мне? - Она услышала зловещие нотки в его голосе, но решила пропустить их мимо ушей.

- Нет, что ты! Это ведь было на исповеди. Мы просто говорили о бедняжке святом Августине.

- Неужели? - сказал Бенджи, внимательно глядя на нее. - Скажите пожалуйста! А еще какой-нибудь священник случаем не знает меня?

- Отец Семпль из Южной церкви часто видит тебя в банке. А отец Милви из церкви на озере говорит, что тебя ждет большое будущее, надо только достойно себя вести.

Тут уж Бенджи не выдержал:

- Вижу, ты раззвонила обо мне по всему городу. Небось, всем рассказываешь, что я сущее наказание.

- Ой, Бенджи! Да как у тебя язык поворачивается?! Я всегда говорю и могу повторить хоть Папе римскому, что ты самый лучший сын на свете. Так оно и есть! Насколько я знаю! - И с болью в голосе добавила: - А что я знаю о твоих делах? Только то, что ты сам рассказываешь. - Она помолчала. - Ты живешь как хочешь. - Она помолчала подольше. - На свой страх и риск.

Теперь надолго замолчали оба.

- Пожалуй, пойду погуляю с собакой, - сказал наконец Бенджи.

Но он дошел лишь до ближайшего бара, где задумчиво пропустил пару рюмок. Выпить ему было просто необходимо. Ей - тоже, и она выпила. Глоточек бренди по вечерам, а то и два, если ее бедное сердце слабело или слишком колотилось, давно стал для нее привычным, но она никогда не говорила об этом Бенджи - не хотела тревожить бедного мальчика. Выпив, она почувствовала себя лучше и даже смогла снова надеть очки и заглянуть в "Спортивную хронику" - узнать, кто завтра участвует в скачках в Леопардстауне, ведь, как и всякая уроженка графства Килдэр, она никогда не теряла интереса к лошадкам.

Около трех месяцев вся их жизнь протекала под знаком Моники. За это время мать ни разу не упрекнула Бенджи. Каждое утро, провожая его на работу, она грустно улыбалась. Каждый вечер, встречая Бенджи с работы, она нежно и торжественно целовала его, потом вставала на колени и, несмотря на все протесты сына, снимала с его ног калоши. Никогда еще за ним так не ухаживали. Она даже стала подогревать по утрам его брюки и только тогда позволяла их надеть. Только ходить в кино она отказалась. Говорила, что нет настроения. Вместо этого усаживалась против сына и принималась молиться, перебирая четки. Если Бенджи говорил что-нибудь забавное, мать тяжело вздыхала. Он уже не мог сосредоточиться на "Спортивной хронике".

За три месяца такой жизни оба совершенно издергались, и, отправляясь на лето в Биарриц, Бенджи окончательно выдал себя, заверив ее не меньше трех раз, что едет один. Тогда-то она и решилась обратиться за помощью к управляющему банком.

- Что же я могу поделать, дорогая миссис Спилейн? - сказал управляющий, когда она закончила свой необычный рассказ. - Я не вмешиваюсь в личную жизнь подчиненных, разве что дело доходит до публичного скандала или мешает нормальной работе банка. Уверяю вас, Бенджи - образцовый служащий, и меня очень удивляет то, что я сейчас услышал. У вас есть какие-нибудь доказательства?

Не могла же она признаться, что вскрывает письма своего сына, поэтому главное доказательство пришлось утаить. А сказала она так: