Детка - [6]
Утренний воздух был пропитан запахом дорогих духов из магазина «Шик» и духов с запахом дешевого скандала из «Тенсенес», запахом, смешанным с разнообразнейшей похмельной вонью. Ах, гаванцы, как они любят, когда их ласкают, целуют! Ах, до чего ж хороша эта сучка Гавана, вся влажная, с такими жаркими и сладкими ночами! А то вдруг налетал чарующий порыв морского ветерка и с ним, волнами, запахи съестного: похлебки, баскского омлета с жареными колбасками или свежеиспеченного хлеба. Или он давал почувствовать чей-то запах рядом, чье-то близкое присутствие. Тогда приходилось постигать науку прикосновений, головокружительных объятий на жестком парапете Малекона. И из каждого дома, с каждой террасы неслась музыка – исступленные, умопомрачительные соло на барабанах, меланхолические гитарные переборы, дерзкие фортепианные глиссандо, поющие голоса… О, эти голоса по всей Гаване, напевающие то гуагуанко, то филин, то гуарачу, то сон, то дансонету!
Даже звуки в каждом квартале меняли свою тональность в зависимости от времени дня. По утрам шумы и голоса прохожих складывались в нежную мелодию дансона. В полдень, когда целые кварталы, казалось, испарялись в палящих лучах солнца, воздух колыхался и сладострастно подрагивал, словно сотрясаемый неслышной барабанной дробью. Вечером наступало время сона – тихое потрескивание маракас. Ночью всем заправляли филин и гуарача. Да, как же можно было забыть про ча-ча-ча, чей ритм был так к месту в обеденный час. Это его прерывистое движение гармонично сочеталось с сонной белизной развешенных на крышах простынь, с распорядком появления на столе каждого блюда – истинного праздника для утонченного вкуса. А потом эти запахи: кофе, сигарного дыма, и папоротники, сонно покачивающиеся в самозабвенной тишине сиесты… А еще позже – ночь. Гаванец всегда ждет не дождется ночи. Ночь это его алтарь. К нему он приносит себя всего, свою обнаженную распутную плоть.
Город вызывал в Куките Мартинес одновременно влечение и страх. Она сидела, прильнув к окну и стараясь не пропустить даже самое мельчайшее уличное происшествие, хотя они и представали перед ее глазами лишь на одно мгновение. Наконец добрались до «Монмартра». Новые компаньонши Кукиты бойко выскочили из машины. Я уже говорила, что по пути Иво, бывший за шофера, опустил крышку автомобиля. Кукита не обратила на это особого внимания, хотя прежде и не видала машин со складывающимся верхом, решив, впрочем, про себя, что пора привыкать к странностям мудреной городской жизни. Ей не захотелось отставать от своих подруг, и она, одним рывком распахнув дверцу, выпрыгнула наружу. К сожалению, сделала она это крайне неудачно, не с той стороны, и со всего размаху плюхнулась на задницу в преогромную лужу, полную маслянистой, вонючей воды. Ремни босоножек лопнули, каблуки отлетели, и один угодил в парик восьмидесятилетнего старикашки, похожего на священника-иезуита (священники-иезуиты всегда напоминают заплесневелые сухари). Другой, как пробка, закупорил саксофон проходившего мимо музыканта. Старикашка так и не понял, откуда свалился на него этот каблук и, как монгол, иначе говоря существо со странностями, принялся высматривать виновного на ближайших балконах. Саксофонист сообразил в чем дело лишь несколько часов спустя, когда поднес инструмент к губам. Никто не заметил злосчастного падения – все произошло с поистине космической скоростью. Едва коснувшись асфальта, Кукита, словно подброшенная пружиной, уже стояла на ногах, бледная и перепачканная, с невозмутимым выражением на лице, хотя при этом с трудом удерживалась от того, чтобы не потереть зад и не помассировать копчик, который нестерпимо ныл. Но она все-таки сдержалась: слишком уж было стыдно. Мечунга, Пучунга и Иво не успели и глазом моргнуть, как она исчезла и вновь появилась перед ними, как чертик из табакерки. Держась за животы от жизнерадостного смеха, они тут же достали все имевшиеся у них салфетки, платки, флаконы с духами и мгновенно, с любовью и тщанием отчистили бедную девочку. Однако, как бы там ни было, Кукита стала меньше ростом. И сколько бы онa по совету Пучунги ни хмурила брови, как взрослая, но перепуганное личико девочки, которую ведут к первому причастию, худые плечи и коленки выдавали ее. Лаковые сандалии превратились в домашние шлепанцы. Бармен недоверчиво оглядел Кукиту:
Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.