Дети золота, дети песка - [20]

Словно бы сама темнота стоит перед ней.

И столько вопросов хочет задать Весна этой темноте, неожиданно знающей родной ее язык, но сказать может только одно:

– Зачем вы делаете это?

Смотрит долго на нее – и молчит. Весна успевает было подумать, что не понял он ее вопрос, не услышал, не захотел отвечать, когда голос, грубый и мрачный, вновь доносится до нее, подхватываемый плеском весел о воду и треском факелов:

– Нам всем хочется жить.

Не дожидаясь, когда она спросит что-то еще, он уходит, скрываясь в дальней части корабля.

Грубо сделанная деревянная лошадка остается в детских руках.

Земля, пусть и чужая, заставляет ликовать и облегченно выдохнуть; это плаванье выжало из них все силы. Весна видит белоснежное полотно, блестящее под светом северного Солнца, такое яркое, что глазам даже больно смотреть на него. Там, на этом полотне, у самой воды темным пятном значится поселение, к которому и держат свой путь корабли. Северяне ликуют, они дуют в рог и кричат, размахивая руками, словно бы там, на берегу, их видно.

Среди солнцерожденных пробегает беспокойный шепот. Что же теперь с ними будет? Никто из них не знает, как поступают северяне со своими пленниками, и за время плаванья столько было страшных небылиц выдумано, что страшно ступать с корабля.

Прижимая к себе спящих детей, настолько уставших, что даже не побеспокоенных этим шумом, Весна смотрит на свои ноги. Сапоги ей, не привыкшей носить обувь, давят и жмут, но приходится привыкать, ведь совсем не хочется ей остаться без пальцев. Этими ногами, обутыми в сапоги, ступит она на вражью землю и должна будет принять свою судьбу. Страх клокочет в горле вместе с беспокойным ее сердцем, стук которого оглушает, и крепко закрывает Весна глаза, в последний раз моля о том, чтобы все это оказалось лишь страшным сном.

Откроет она глаза – и снова дома. В избе темно, двери и окна плотно закрыты, чтобы солнечный свет не проникал внутрь. В избе пусто: отец, должно быть, уже ушел в поле, а мать скотину доит. Ей бы самой встать пораньше, но так сладко спится на мягкой перине, что тяжко покинуть этот плен. Встанет она с лавки, потянется всем телом да выскочит, босоногая, прочь из дома. Пробежит по согретой Ярилом земле, выпьет молока парного, только из-под коровы, и стрелой охотничьей побежит к лесу, к самому ее краю, где на опушке стоит одинокий дом, а в доме том – ведун нелюдимый, со взглядом пламенным. Как увидит ее, так тут же гнев оставит его, солнце засияет в нем, и все будет хорошо.

Только нет ничего этого. Лишь поцарапанная временем древесина, на которой они ютятся, скованные цепью и тяжелой одеждой, призванной сохранить тепло, да темное небо над головой.

Ни солнца. Ни родных. Ни Радомира.

Чем ближе корабли к берегу, тем сильнее становится волнение. Люди мечутся из стороны в сторону, кричат и переговариваются, и от суматохи становится беспокойно. Неизбежность ощущается только отчетливее, осознание того, что ничего нельзя изменить, отравляет сильнее, чем яд самой опасной змеи. Во время плаванья, темного и монотонного, они успели даже забыть о том, какая участь их ожидает, а теперь должны столкнуться с ней лицом к лицу.

Кидают канаты, и люди, стоящие на берегу, притягивают корабли ближе, помогая им пройти сквозь ледяной плен. Под треск льдин, похожий на человеческий крик, их путешествие заканчивается.

Их выводят всех вместе, связанных и обеспокоенных. Белая земля хрустит под ногами, и, когда звук этот раздается впервые, южане пугаются, смотрят с опаской себе под ноги, не понимая, безопасно ли идти дальше. Но их тянут вперед, не дают и мгновения для того, чтобы привыкнуть, потому приходится подчиниться. Тьма, окружающая со всех сторон, давит. Во время плаванья от нее их защищал борт корабля, а сейчас, когда они в самом ее сердце, спасения нет.

Их ведут вперед, а Весна все оборачивается. Она видит женщину, высокую и светловолосую, с золотым обручем на лбу, тревожно вглядывающуюся в лица каждого, кто проходит мимо нее. Видит, с какой надеждой смотрит на темноволосого мужчину, приближающегося к ней, и как лицо ее искажается болью. Прикладывает руки к лицу, царапает ногтями бледную кожу, смотрит диким зверем. Весна не понимает ни слова из того, что она говорит, но, когда женщина падает на колени, слова не нужны.

Крик матери, потерявшей ребенка, понятен на любом наречии.

Край этот суров и беспощаден, груб и холоден. Те, кто не вышел на пристань, прячутся по домам, от крыш которых поднимается дым, и вид этот заставляет вновь подумать о Большеречье, охваченном огнем. Их ведут прочь от кораблей, прочь от безутешной матери, за пределы мрачного города. Страх пробирает до костей даже сильнее, чем холод, напуганные дети плачут, а кто-то из взрослых возносит молитвы богам. Если они не слышали их до́ма, как смогут услышать здесь?

Их путь пролегает до здания, стоящего на отшибе. Огромное, похожее на маленькое поселение в единых стенах, оно украшено знакомыми орнаментами. От него веет домом, и это чувство пугает. Это неправильно, унизительно, и среди солнцерожденных проходит недовольный гул. Кто-то из мужчин вырывается, набрасывается на одного из луннорожденных, их сопровождающих, веревка выскальзывает из рук захватчиков, и это их шанс сбежать. Паника охватывает пленников, они мечутся из стороны в сторону: мужчины устремляются прочь, к лесу, испуганные женщины цепляются за детей, стараясь их защитить.