Дети зимы - [9]

На снегу, снаружи…

Прутик медленно приблизился к лестнице и начал взбираться наверх, одной рукой хватаясь за перекладины, в другой держал сумку. Это оказалось необычайно трудно: сумка была тяжелой, и пол как бы магнитом притягивал его, мешая подниматься.

Все внимание занимала задача, как поставить ногу на следующую ступеньку. Он заметил, что перекладины посередине изношены, так что квадратное сечение ступенек почти превратилось в овальное — и на этом неоспоримом физическом факте постарался сконцентрироваться.

Вдруг протянутая рука не нашла перекладины, и в лицо подул ветер. И на этот раз Гориллы с ним не было…

Прутик поднял глаза.

И увидел снег: огромное пространство, покрытое плывущими белыми вихрями, под таким же белым небом, так что невозможно определить, где они сходятся. Что наверху, а что внизу: снег или небо? Перед ним была Бесконечность, составленная из этих двух физических элементов, а сам Прутик — крохотное млекопитающее, цепляющееся за краешек этого величия не значил абсолютно ничего. Бесконечность манила, как колодец, отталкивала, как стена…

— Ну же, шевелись!

Ловя ртом воздух, чувствуя тошноту, Прутик прижимался к лестнице, зажмурив глаза и концентрируясь на перекладинах под руками и ногами: только они были неподвижны в его мироощущении. Как сквозь туман, он услышал стук, — далеко внизу сумка с банками ударилась об пол.

— Какого дьявола ты там делаешь?

Прутик отодвинулся в сторону — или его оттолкнули? — Кокарда взобралась к нему наверх. Теперь они сидели на верхушке лестницы вдвоем: Кокарда смотрела на снег, Прутик — на Кокарду. Ее веки опустились и задрожали; блеснули белки глаз, зрачки закатились. Прутик подхватил ее за талию. Кокарда слабо встряхнула головой.

— Господи Боже мой, — пробормотала она.

Прутик помог ей спуститься.

Когда они стояли на полу колокольни, глядя друг на друга, послышались шаги, медленные и тяжелые, поднимающиеся по каменной лестнице снизу, из кладовой. Кокарда мгновенно очутилась в объятиях Прутика, и они прижались друг к другу. Прутик чувствовал, как бешено колотится ее сердце; он ждал, глядя через плечо подруги…

Появившийся в отверстии Морг потирал голову.

— Привет, — поздоровался он. — Ну, мне досталось, черт побери. Взрыв в этих туннелях… Добрался почти до магазина мужской одежды и опять отключился. Наверное, проспал целые сутки. — Морг слабо улыбнулся. — Ну, зато я чувствую себя лучше после этого. Что у нас на завтрак? Или я опоздал?

— Морг! — при звуке знакомого голоса Кокарда вывернулась из рук Прутика. — Какого черта ты тут делаешь? — Неожиданно ее голос дрогнул. Мы думали, что ты погиб!

— Никогда еще не видал, чтобы ты так была мне рада, — Морг хихикнул. А я не погиб. Да и с какой стати?

— Мы думали, ты взорвал себя вместе с «Винным Приютом».

— Что-о? — Морг от души рассмеялся. — Чтобы я да себя взорвал? Думаешь, я собирался совершить какой-нибудь проклятый подвиг?

Старик лежал теперь удобнее, опершись на корму снежной лодки. Он оглядывался вокруг с сияющими глазами.

— Все как было, — проговорил он. — Я почти забыл, как выглядят цвета. Ты видел когда-нибудь такую зелень, как эта, а. Горилла?

Он указал пальцем на гигантскую разветвляющуюся колонну, которую называл деревом, на спутанную массу ветвей на фоне бездонного неба.

— Этот цвет — самая сущность жизни… К черту все ваши снежные лодки, склады продовольствия, ходы во льду и ваши крысиные норы; всю эту черноту и серость, сделанные людьми. Даже все оттенки серого… Мертвое мясо красновато-серое, лед в туннелях — голубовато-серый; все создано Человеком, и все мертвое… А это дерево — живое, оно зеленое и создано Богом.

Горилла поглядел на дерево.

— В этом вся разница — между жизнью и смертью, между зеленым и серым. Я гляжу вокруг и чувствую себя так, будто много лет пробыл мертвым; но теперь я опять живой, ведь у меня опять все то, что я тогда оставил здесь.

Но голос Старика ослаб. Горилла опустился на колени и обнял его за плечи.

— Останься тут, Горилла, — говорил Старик. — Где-нибудь близко есть еще люди; место подходящее. Хорошие люди. Ты найдешь себе жену, будешь здесь жить. Не будешь больше ютиться в норе, а построишь дом среди зеленых деревьев под голубым небом.

— Почему ты споришь сам с собой, Старик? — удивляясь, спросил Горилла. Он поглядел на деревья и снова перевел взгляд на лежащего в лодке человека.

— Достань семена из магазинов, засыпанных снегом, и вырасти овощи: морковь, горох, бобы, лук, сладкую кукурузу. А вокруг дома посади цветы: оранжевые бархатцы, алые розы, люпин и много других…

Но Горилла думал сейчас о Кокарде, как будто больше думать было не о ком; о Кокарде и Прутике. Он подозревал, что эти двое никогда не смогут покинуть колокольню.

— Окружи себя жизнью, и твоя собственная жизнь будет полнее и слаще, ибо ты не для того рожден на свет, чтобы ютиться в норе.

Старик умолк и принялся внимательно наблюдать. Горилла проследил за его взглядом и увидел на фоне неба небольшое животное, бегающее в ветвях.

— Они все здесь, — радовался Старик. — Все звери, и птицы тоже, наверное. И я здесь, и ты. Горилла…

В глазах Гориллы стояли слезы: слезы сожаления о том, чего он должен расстаться со Стариком, и о том, что глаза Старика видят то, что он видеть не может.