Дети железной дороги - [61]

Перкс появился лишь после того, как раздался гудок поезда, прибывшего без четырех минут в полдень, и у него, как у многих в этот день, была в руках газета.

– Здравствуйте! – бросился он навстречу Бобби. – Ну вот, если это тот самый поезд, то мне приятно будет поработать. Пусть Бог вас благословит! Я все прочитал в газете. Сколько живу на свете, никогда еще я не был так счастлив. Сегодня, мисс, мне нисколько не стыдно – вот! – и он горячо поцеловал ее сначала в одну, потом в другую щеку.

Бобби остолбенела от неожиданности.

– Я не обидел вас? Не слишком много я себе позволил? – озабоченно спросил Перкс. – Но, понимаете, ведь в такой день…

– Все в порядке. Вы ничего такого особенного себе не позволили, мы вас любим. Вы для нас все равно что родной дядя… Но какой такой сегодня день?

– А как же? Вам никто не рассказал про газету?

– А что там – в газете? – спросила Бобби, но не получила ответа. Уже «без четырех полуденный» обдал дымом всю станцию, и хозяин, давно искавший носильщика, потянул его за собой.

Бобби снова осталась одна, и только станционная кошка следила за ней из-под скамейки большими желтыми глазами.

Вы, конечно, уже догадались, что произошло. Но Бобби была не так догадлива. Она находилась в состоянии неопределенности, смятения, ожидания, подобно всем, у кого в душе живет мечта. Может быть, ее сердце ждало того самого, о чем теперь думаем и мы, но в мыслях у нее была пустота. Она ощущала только пустоту и отупение, как во время долгой прогулки после сытного обеда, когда больше всего хочется прилечь на обочине и заснуть.

Из «без четырех полуденного» вышли только трое пассажиров. Один был деревенский мужчина с плетеным ящиком, полным живых кур, которые пытались протиснуть сквозь прутья свои красновато-коричневые головки. Вторая была мисс Пеккит, кузина жены бакалейщика, с оловянным ящичком и тремя бумажными свертками. А третий…

– Папа! Мой папочка! – этот крик ударил в сердца всех, кто ехал в поезде. Люди подбегали к окнам и смотрели, как девочка-подросток кидается на грудь к высокому, бледному, с тонкими губами мужчине и как он изо всех сил прижимает ее к себе.

* * *

– Я знала, что произойдет что-нибудь чудесное, – воскликнула Бобби, когда они вышли на дорогу, – но я не ждала ничего подобного! Папа, папа!

– Так значит, мама не получила моего письма? – спросил папа.

– Сегодня не было писем… Ах, папа! Это ведь правда ты?

Пожатие его руки убедило Бобби, что это в самом деле был папа.

– Бобби, ты должна войти в дом первой и осторожно сказать маме, что все в порядке. Поймали того человека, который это сделал. Я ни в чем не виноват.

– Никто и не сомневался. Ни я, ни мама, ни наш старый джентльмен.

– Я знаю про него. Это его заслуга. И твоя. Ведь это ты к нему обратилась. Мама написала мне о том, чем ты для нее была все это время. Моя девочка!

Они остановились на минуту.

И вот я вижу, как они идут через поле. Как потом Бобби входит в дом, как медлит у порога, подбирая слова, чтобы осторожно сказать маме о том, что папа уже здесь, дома. И что печаль, борьба, разлука – все уже позади.

Я вижу, как папа входит в сад, останавливается, ждет. Он рассматривает цветы, и каждый цветок воспринимается им как чудо, потому что всю весну и все лето он видел лишь каменные плиты, щебенку и скудную травку. Но вот он поворачивается лицом к дому. Потом выходит из сада, подходит к двери и останавливается возле нее. Это черный ход. А над двориком кружатся ласточки. Они уже готовы улететь от холодных ветров и обжигающих морозов туда, где круглый год лето. Это те самые ласточки, для которых дети смастерили гнезда из глины.

И вот дверь открывается, сверху доносится голосок Бобби:

– Входи, папа! Входи!

Он входит, и за ним затворяют дверь. И, пожалуй, нам не надо снова ее открывать и входить в дом. В эти минуты мы там лишние. Нам лучше тихо и поспешно уйти. И только в самом конце поля, где светятся на солнце золотые былинки, колокольчики, египетские розы и кувшинки, мы остановимся и глянем через плечо на белый домик, где ни мы, и никто другой сейчас не нужны.

Сканирование, распознавание, вычитка – Глюк Файнридера