Дети закрытого города - [22]
Мама всегда учила спрашивать, прежде чем открывать. Хотя это было глупо: в городе у Веты не образовалось ни одного такого знакомого, которому она доверяла бы настолько, чтобы открыть дверь ночью. Но получилось само собой.
— Кто там? — Она прильнула к щёлочке между стеной и дверью.
— Ты мне вроде звонила. Что-то случилось, да?
Она захотела найти часы, чтобы поинтересоваться, который же час, но настенными ещё не успела обзавестись, а простенькие наручные остались в комнате. Плестись туда через всю квартиру почему-то показалось смерти подобно.
Рука сама собой повернула замок. Вета приоткрыла дверь, впуская в прихожую луч бледного лестничного света и Антона — хмурого и замученного.
В прихожей сразу стало тесно и запахло дождём — осенней моросью, волосы Антона были чуть влажными. Он потоптался на месте, снимая куртку.
— Чашку чая не нальёшь? — попросил он и засопел, как первоклассник, которому мама не помогает завязать ботинки, и он мучается, вяжет сам, а шнурки выпадают из непослушных пальцев. — День такой выдался. Чокнуться можно.
Вета молча ушла на кухню, включила там свет. Спички ломались под неловкими пальцами. Не с первого раза, но она сумела зажечь горелку и поставить на неё почти полный чайник.
Послышался шум воды: Антон умывался в ванной, фыркал. Вета прислонилась спиной к прохладному подоконнику и, сложив руки на груди, снова закрыла глаза, принялась досыпать. Она хотела вернуть сон про истребители над городом, потому что даже такой сон казался лучше, чем реальность, куда её выдернули.
Реальность просыпалась вместе с ней и усмехалась голосом Арта, смотрела презрительно глазами Жаннетты. Вета не знала, что делать с такой реальностью. И табуретка на кухне была только одна.
Пришёл Антон, ногой поддел табуретку, подвинул её ближе и уселся верхом, как на коня. Пока они молчали, закипел чайник. Вета разлепила глаза и пошла наливать кипяток кружку, сама удивляясь, как не облилась.
— Я вот что подумал. Надо тебе уволиться, — выдохнул Антон, когда кружка с чаем опустилась перед ним. Развернувшиеся листья чая плавали, изредка прибиваясь к краям. Он взялся за ручку — на стол выплеснулось несколько капель.
— Чего? — фыркнула Вета, ещё не до конца разобрал смысл его слов.
— Не знаю, может, я не так сказал. Надо вежливее, надо как-то по-другому. Но у меня, если честно, голова не работает уже. Ты не хотела бы уволиться из школы? Так лучше? — протянул Антон просительно.
Он смотрел на неё ясно-прозрачными глазами, а Вете ещё чудились яростно гудящие истребители.
— И куда потом? — глупо спросила она.
— Уедешь домой. Ты же откуда-то приехала, правильно? Извини, что не сказал сразу. Такое идиотское совпадение. Это ведь я тебя сюда привёз, да.
— При чём тут ты? — не поняла Вета. Она потянулась к горячему боку чайника, чтобы заварить чаю и себе тоже, но вспомнила, что кружка у неё тоже всего одна, как и табуретка.
Антон отхлебнул кипятка, поморщился, прикрыл рот ладонью.
— Да ни при чём. Подумал, что надо было тебе рассказать. Может, ты захотела бы на первый же попавшийся поезд сесть и укатить отсюда куда подальше.
Дорога, серой лентой тянувшаяся за окном, пустовала — ни одной машины. Горели жёлтые фонари, похожие на сырные головки. Вета смотрела на город, залитый этим желтоватым маревом, как туманом, из которого торчали высотки в стороне центра и бело-красные трубы теплоэлетростанций. Всё вокруг казалось влажным, блестящим от дождя. Капли чертили на стекле древние руны.
— Что рассказать? — спросила Вета, чувствуя, что онемели губы, как будто её оглушили препаратом, одним из тех, которые так любят стоматологи.
— Правда. — Антон постучал кончиками пальцев по столу. — Я очень удивился, когда узнал, что тебе даже не сказали, куда ты едешь. И в Петербург никогда вот так не тянули людей извне. Просто… приезжие, конечно, есть, но они попадают сюда не по своей воле. Тем более что полгода назад только закончилась война.
Вета молчала, глядя на его пальцы. Рукава рубашки Антон закатал почти до локтей, словно собирался идти врукопашную прямо здесь, и его руки с выделяющимися венами лежали на столе. Пустую чашку он отодвинул к самому краю.
Он поднял на неё глаза, прозрачные и грустные.
— То есть, похоже, она не закончилась. Тебе лучше уволится и уехать. Пока есть время. Надеюсь, что время ещё есть.
— Слушай, я ничего не понимаю в ваших здесь иммигрантах и мирах, — взмахнула рукой Вета. — Надеюсь, хоть ты объяснишь мне? Но я в любом случае не могу вот так уйти. Я никогда не отступаю перед трудностями.
Она сглотнула и в точности повторила фразу Лилии.
— Всем поначалу тяжело, у всех бывают проблемы. Что же теперь, сбежать? — И едва удержалась, чтобы не подтолкнуть несуществующие очки поглубже на нос.
— Ты что, не понимаешь? — Антон повысил голос, но тут же умолк, кашлянул, глядя в сторону. — Это опасно. Я помогу тебе уехать. Если всё это зайдёт слишком далеко, я уже ничем помочь не смогу.
— Хватит! — Вета мотнула головой.
Она резко развернулась к окну, и ей показалось, все фонари города погасли на секунду и снова загорелись. Как будто Петербург подмигнул ей.
— Какая ещё война? — спросила она чуть хрипло.
В этом мире люди учатся жить по соседству с магией, демонами и сущностями всевозможных мастей, и нельзя сказать, что хоть кому-то из них такое соседство нравится. Институт Обороны готовит уже не первое поколение оперативников, способных если не справиться со всем этим, то хоть не влипнуть в неприятности по полной программе. А какое же обучение без летней полевой практики?
Кто-то призвал тёмную сущность — того безжалостного монстра, который питается людскими жизнями. Кто-то хотел уничтожить её — бывшую учительницу биологии, которая привыкла бежать от прошлого. Кто-то почти добился своего, но не учёл одного. Убить её будет не так просто, потому что она — хозяйка города, и Город станет защищать её до последнего хриплого вздоха.Роман является условным продолжением «Детей закрытого города» и «Проклятья», однако может восприниматься в отдельности от них.Внимание! Отрывок, который разнесли по другим сайтам под заголовком "Хозяйки города", является всего лишь отрывком оригинального произведения.
Она сломала реальность. Несколько дней назад Влада была уверена, что существует, а потом вдруг выяснилось, что её нет. И нет мира вокруг неё, есть только миры, придуманные другими людьми, в чьих жизнях Влада играла ту или другую роль. Она устала. Нет больше сил слоняться по чужим реальностям, но чтобы прекратить это, ей нужно найти ту самую точку излома, в которой она отказалась от собственной жизни.
В этом мире есть правила, которые нужно соблюдать, чтобы выжить. Не смотри в окна по ночам. Не наступай на седьмую ступеньку лестницы. Не слушай, как гудит вода в трубах. Сделай вид, что не различил тихих шагов в пустой кухне. Запасись кирпичной крошкой вперемешку с солью — в первое время это поможет. Здесь за тобой шаг в шаг ступают тонкий человек, шептун и стукач. Но не бойся — они безвредны, они истончатся и исчезнут. Гораздо опаснее Калека из чёрного дома, Пёс и Смертёныш. К ним не подходи близко — сожрут, и никто тебя не найдёт.
Это странная история о власти и беспомощности. Эта история, рассказанная той, в чьих руках недавно билось сердце огромной империи, а теперь за её спиной только холод одиночества. Хватит ли сил протянуть руку помощи гибнущему миру, если гибнешь сама, превращаясь в кого-то другого?
Смерть косит людей в крошечной деревушке, окружённой болотами и лесом. Приехавшие врачи только разводят руками — эти случаи не похожи ни на одну известную болезнь. Тогда за дело берётся следователь из центра по борьбе с нелегальным применением магии. Кому и зачем понадобилось убивать деревенских жителей, да ещё и с помощью такой сильной магии? Самая большая тайна кроется в прошлом тех, кто уже десятки лет тихо живёт на отшибе цивилизации.
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Говорят, что самые заветные желания обязательно сбываются. В это очень хотелось верить молодой художнице… Да только вдруг навалились проблемы. Тут тебе и ссора с другом, и никаких идей, куда девать подобранного на улице мальчишку. А тут еще новая картина «шалит». И теперь неизвестно, чего же хотеть?
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.