Дети Йеманжи - [56]

Эшу не успел увести сестру: по крыльцу уже спускался Огун. Его массивная фигура на миг загородила пылающий между деревьями шар солнца.

– Ну? – негромко спросил он, подходя к брату. – Опять бабы вытянули тебя из заварухи?

– Я их об этом не просил, – нагло ответил Шанго. Он не отшатнулся, когда Огун приблизился, и даже не изменил позы. И, когда Огун ударил его в лицо, не упал – лишь слегка качнулся назад. Только второй удар отшвырнул Шанго на капот машины, а третий – бросил на землю.

– Огун!!! – послышался истошный вопль. Из дома вылетела Ошун. Растрёпанные волосы липли к её мокрому от слёз лицу. Стоящий у крыльца Ошосси попытался было поймать её, но Ошун ловко увернулась и бросилась к машине. Тоненькая, лёгкая, она проскользнула под рукой Огуна и кинулась к Шанго.

– Отойди от него! Отойди, Огун! Это мой муж! Ты к нему не прикоснёшься, пока я жива! Ты убьёшь его только вместе со мной!

– Не мешай, девочка, – почти спокойно попросил Огун. Ошун в ответ залилась слезами – и распласталась по лежащему ничком Шанго, как морская звезда.

– Никуда… Никуда… Я никуда не пойду, нет!

– Снова спрячешься за женщиной? Как всегда? – ровным голосом спросил Огун. И тут же Ошун со сдавленным криком откатилась в сторону, а Шанго вскочил на ноги. Лишь на мгновение закатный свет упал на его физиономию – уже залитую кровью из рассечённой брови. Такого отчаяния и бешенства Эва не видела на человеческом лице никогда.

Ошун, вскочив, как кошка, снова приникла к мужу. Но Шанго не глядя, одним рывком отодрал её от себя и швырнул в руки Ошосси. Тот вскинул рыдающую женщину себе на плечо и исчез с ней в глубине дома. А Огун замахнулся снова.

Больше всего на свете Эве хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Чтобы не видеть, как Огун с окаменелым лицом бьёт снова и снова, поднимая громадный, как чугунный молот, кулак. Как Шанго шатается под этими страшными ударами, падает и безмолвно встаёт, вытирая кровь, снова падает и снова встаёт. Эшу, Ошосси, Марэ и Обалу смотрели на это как заколдованные – не двигаясь, не пытаясь вмешаться. «Огун же убьёт его… Что можно сделать? Кричать?!» Эва попыталась крикнуть, но из стиснутого судорогой горла вырвался лишь беззвучный писк.

– Хватит! – послышался вдруг чей-то вопль. Эва вздрогнула. Огун опустил кулак. Медленно, словно не веря своим ушам, повернулся.

Кричал Эшу. Огун, тяжело дыша, смотрел на него. В глазах его стояла неутолённая ярость. Костяшки пальцев были разбиты в кровь.

– Хватит?.. – хрипло переспросил он.

– Пожалуй. – Эшу не спеша подошёл к старшему брату, присвистнул – и ухмыльнулся. – На что Шанго будет годен завтра после твоих кувалд? Не забудь, Йанса его вытащила для дела! Калечить его сейчас не время… Остынь, короче.

Шанго тем временем, шатаясь и держась за дверцу машины, силился подняться на ноги. Наконец, ему это удалось. Разбитое лицо Шанго было в крови. Из раскрывшихся порезов на груди и спине тоже сочились вишнёвые ленты. Огун сделал шаг в сторону, освобождая брату дорогу. На его лице было написано беспредельное отвращение.

Шанго прошёл мимо братьев, не подняв глаз. Когда он шагнул в дом, солнце погасло, и на маленький двор мгновенно, словно занавес, упали сумерки. И Эва наконец-то смогла горько расплакаться в горячих руках Эшу.

– Всё, детка, всё… – повторял он, и Эва удивлялась: отчего так дрожит его голос. – Надо же было тебе на это таращиться! Ты же видела: все бабы ушли, даже Йанса… Это же было справедливо, Эвинья… Всё, хватит реветь, не разбивай мне сердце! Нужно завязать твою царапину… Тьфу, мать нас всех поубивает потом из-за тебя! Идём в дом, не выводи меня! Мало мне будто всех этих придурков…

Ночью над фермой поднялась огромная рыжая луна. В саду запела каруру. Чуть слышно шелестели листья питангейр. На большом столе стояла остывшая фейжоада: никто не хотел её есть. За столом сидел Эшу, хмурый и злой. Опустив голову и постукивая по скатерти пальцами, он о чём-то тяжело думал. Эве было странно видеть его таким. Марэ расположился в плетёном кресле у крыльца, неторопливо чиркал карандашом в своём блокноте. Ошосси сидел спиной ко всем на нижней ступеньке крыльца, курил одну сигарету за другой, молчал. Огуна не было. Об Оба напоминал звон посуды на кухне, но вскоре смолк и он. Шанго закрылся в одной из внутренних комнат. Час назад оттуда вышел сеу Осаин и объявил, что в завтрашнем сражении Шанго участвовать сможет. «Как это Огун ему челюсть не своротил?» – проворчал Эшу, и никто не ответил ему. Заплаканная Ошун попыталась было пробраться в комнату мужа, но сразу же с визгом вылетела оттуда, сопровождаемая громоподобным рычанием. Было очевидно, что ни Огун, ни Шанго никого не хотят видеть. Сейчас нарыдавшаяся до икоты Ошун спала, свернувшись клубком в гамаке. Эва, измученная, уставшая до полусмерти, сидела за столом рядом с Эшу, морщилась от дёргающей предплечье боли и мечтала только об одном: добраться до постели.

Из темноты сада к веранде приплыл красный огонёк сигареты: пришла Йанса. Сеу Осаин хорошо знал своё дело, и о страшных порезах, нанесённых иабами, напоминали лишь тонкие запёкшиеся царапины на руках и шее мулатки. Опершись на перила, Йанса окинула сощуренными глазами невесёлое общество на веранде, остановила взгляд на Эве и чуть заметным движением бровей попросила её выйти. Эва тихо поднялась и спустилась с крыльца. Никто ни о чём не спросил её – лишь Ошосси не глядя подвинулся, давая сестре пройти.