Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - [78]

Впрочем, в то время, как Кавур родился (10 августа 1810 года, в Турине), весь Пьемонт был французской провинцией; только пять лет спустя получил он обратно свою независимость. По обыкновенному порядку вещей можно бы ожидать, что и семейных преданиях и, следовательно, в воспитании мальчика останутся какие-нибудь враждебные следы против чужеземного занятия страны и против его виновников. Но на деле, как видим, не случилось ничего подобного. Зато, по словам итальянского биографа Кавура, профессора Бонги, – он наследовал от своего рода вот что:

«Граф Камилло получил от предков своих то чувство, которое принадлежит древним и знатным породам, если только они не выродятся; это – внутреннее, инстинктивное чувство отечественной истории, которой часть составляют они сами, чувство, в котором сливаются для них воспоминания прошедшего с надеждами будущего и открывается основание, на котором государственный муж, призванный не только к сохранению, но и к обновлению, строит свое здание и утверждает свою политику. Это именно чувство и служит причиною, что люди, принадлежащие к фамилиям, уже прославленным в национальной истории, оказываются более способными продолжать ее, нежели те, которые выходят из рода, долженствующего в первый раз ознаменовать свое имя».

Заметим, что это писано в начале 1860 года, следовательно едва ли следует выписанные слова принимать даже за пику против Гарибальди. В то время сторонники Кавура еще очень мало хлопотали о том, чтоб не давать спуску Гарибальди, и потому высокие размышления профессора Бонги могли быть высказаны без всякой задней мысли, просто, как искреннее убеждение автора, вероятно, тоже происходящего из древней и знатной фамилии.

Воспитание графа Камилло нам почти неизвестно; надо только предполагать, что в нем преобладало французское влияние. Француз-биограф, восхваляя неутомимую деятельность Кавура, говорит пренаивно: «Граф страшно работал всю свою жизнь, – усвоил французский язык и французские идеи, оставался немым зрителем бедствий Италии, давая себе клятву…» и пр. Более глупой и нелогической речи, конечно, мудрено и придумать, но на это претендовать нечего; а дело в том, что «ёпоггпе travail»[439] изучения французского языка был подъят Кавуром, конечно, в раннем детстве. С французской аристократией род Кавуров находился, кажется, в наилучших отношениях: крестной матерью графа Камилло была сестра Наполеона, княгиня Полина Боргезе[440]; первоначальное его воспитание было поручено французскому аббату Фрезе, замечательному сочинением французской истории Савойского дома. Под руководством почтенного аббата оставался граф Камилло до четырнадцатого года, а потом отдан был отцом в Туринскую военную академию.

Что он делал в академии – нам опять неизвестно. Рассказывают только, что учился он прилежно, особенно успевал в математике и был нелюбим своими товарищами – за излишнюю наклонность к сарказмам, соединенную с натуральною гордостью, приличною его роду. Последнее обстоятельство может быть важнее, чем кажется с первого взгляда, для объяснения последующей деятельности Кавура; кроме того, оно важно в связи с теми известиями, какие мы имеем о его родителях. Мы увидим впоследствии, что он с ними разошелся в мнениях; но самое важное – первые впечатления жизни были, как оказывается, в соответствии с семейными началами. А семейство Кавуров не пользовалось отличной репутацией в Турине: отец графа Камилло занимал какое-то важное административно-полицейское место в городе и умел отправлять свои обязанности к всеобщему неудовольствию; кроме того, он занимался разными торговыми спекуляциями, очень выгодными для него, но положительно разорительными для массы потребителей. Всё это не было тайной; но старик Кавур, исполненный сознания своего дворянского достоинства и довольный барышами, относился самым презрительным образом к общественному мнению. Гордый доверием Карла-Альберта, в то время принца Кариньянского, он был врагом всяких льгот, реформ, перемен, о правах народа не хотел и слышать, и если ценил кого-нибудь, то лишь компанию важных особ, таких же аристократов и обскурантистов, как он, собиравшихся в его салоне. Под такими влияниями, приправленными моралью аббата Фрезе, рос маленький Камилло, и не мудрено, что товарищи не любили его в школе, особенно, когда вспомним, что поступил он туда около 1823 года.

Само собою разумеется, что если б он был и набитым дураком, то был бы в школе «отличен» начальством: это требовалось его происхождением и положением его отца. Но при этом Камилло был мальчик очень способный и прилежный. Нельзя думать, чтоб он очень многому и очень хорошо научился в семь лет, которые пробыл в Туринской военной школе; но по крайней мере то, чему там учили, он знал хорошо. Замечают даже, что, сидя постоянно за занятиями, он не имел достаточно придворной ловкости и «манер»; в награду за хорошее ученье и поведенье, равно как и за службу отца, его было назначили пажом к Карлу-Альберту; но в качестве пажа Камилло оказался никуда не годным и вскоре был лишен этой чести. Тут все биографы приводят его изречение, произнесенное им в ответ на некоторые насмешки и сожаления. «Я очень рад, – сказал Кавур, – что сбросил с себя это