Дети Третьего рейха - [219]

– Как ваш отец проводил свободное время?

– Сидел на стуле и смотрел вдаль. У отца – это еще Гитлер отмечал и его окружение – была феноменальная, просто фантастическая память. Он знал всё и помнил день и час каждого совещания, коих были сотни. Каждое слово, каждый отчет, каждый взгляд Гитлера. И никогда, ни разу он не пожелал поделиться этим с нами. Я не знаю, о чем он думал, сидя в кресле и глядя сквозь всех нас, но, вероятно, он снова и снова переживал Третий рейх. С моей матерью он тоже не был близок. В какой-то момент у отца была любовная интрижка с секретаршей, об этом мы, дети, знали, мать – тоже.

Что его еще интересовало? С конца 60-х годов он всегда голосовал за социал-демократа Вилли Брандта и люто ненавидел Аденауэра. Отца шатало между политическими силами. После национал-социализма у него больше не было четкой позиции. Сказать честно, даже во время свой работы в министерстве замом Шпеера он никогда не акцентировал внимание на том, являлись ли соискатели членами партии или нет. Министерство военной промышленности было единственным министерством, в котором членов нацистской партии было около 60 %: это мало по сравнению с другими министерствами, где 100 % штата были людьми партийными. Моя мама не была членом партии, и он никогда не требовал от нее вступить в нее. Более того, он не был ярым антисемитом – ему просто было не важно, еврей ты или немец. К примеру, в 1942 году он помог своей еврейской подруге Мэри Диамонд перебраться из Бреслау в Базель. Он просто помог, потому что у него была возможность. И потому, что он считал ее порядочным человеком. Была и такая история, что он пришел к Гитлеру и попросил не отправлять в концлагерь двух евреек. Обе были женами крупных промышленников. Первая – жена Вильгельма Хаспеля, гендиректора «Мерседес-Бенц», а вторая – жена Отто Майера, гендиректора концерна «МАН». Отец упросил Гитлера пощадить их. Но, думаю, тут всё было куда прагматичнее. Он сказал: «Мой фюрер, Хаспель и Майер – люди, которые очень мне нужны. Пощадите их жен».

Отец мой не был подвинут на идеологии нацизма, он никогда не был политиком или философом. Но при всём том до конца своих дней, до самой своей смерти он считал Гитлера самым великим лидером из всех когда-либо живущих на земле. А умер он в 1966 году. Прямо в мой день рождения – мне как раз исполнилось двадцать пять лет.

Спустя некоторое время после смерти отца, в 1967 году, моя мать получила письмо от Вернера фон Брауна из Пасадены. Она так и жила в Пуллахе, в доме, в котором раньше жила вся семья. Схватив это письмо, она тут же поехала на своем мопеде по окрестностям – все мы, ее дети, жили неподалеку, – чтобы показать письмо. Она с гордостью прочитала нам письмо. Вернер фон Браун писал, что выражает нам всем, родным Карла-Отто Заура, глубокие соболезнования и помнит, что очень многим обязан моему отцу. Мама пояснила нам: Вернер фон Браун тоже работал на нашего отца. Его неудачи с ФАУ-2, и ложные доносы, и – как повод – еврейские корни в итоге обернулись арестом. Когда фон Брауна хотели отправить в концлагерь, отец за него заступился…

Клаус неожиданно стянул губы в нить улыбки.

– Любопытно еще, что племянница Вернера фон Брауна была участницей Сопротивления. А теперь мы с ней на пару работаем в правлении Института имени Гёте. Вот так вот всё связано в этой жизни…

После разговора Клаус Заур представил нам свою жену Лило, очень милую и общительную женщину, такую же стройную, как он сам, такую же высокую и подтянутую, с приятным лицом, никак не выдававшим ее возраст, и приятной улыбкой. Клаус и его жена пригласили нас в ресторан, предупредив сразу, что если они приглашают, то и платят они. Я попробовала было протестовать, но Заур был непреклонен: они специально не готовили нам чай и сладости, так что теперь пора всем вместе как следует пообедать.

Мы сидели на просторной открытой летней веранде ресторанчика. За пивом и отбивной с овощами Клаус с упоением рассказывал об издательском бизнесе, а Лило сообщила, что у них с мужем двое взрослых детей – Клаус и Анетта, обоим уже за сорок, и у обоих уже свои собственные семьи. И дедом дети Клауса не интересуются совсем, а внуки – те точно вряд ли будут. Речь зашла о детях и внуках высокопоставленных нацистов. После того как я поделилась с Клаусом своими впечатлениями от всего, что узнала от них, Заур улыбнулся – чуть мягче, чем обычно:

– Должен заметить, что вы слишком наивны, когда говорите о том, что многие дети высокопоставленных нацистов осуждают своих отцов. Нет-нет, я знаю, я очень хорошо знаю, что, к примеру, дочь рейхсмаршала Геринга Эдда – настоящая нацистка, кто бы что ни говорил. Как была, так и осталась. Есть огромное количество детей, которые просто никогда не станут говорить этого вслух, но все, практически все – нацисты. А небольшое количество тех, кто не поддерживает отцов, – просто тщеславные люди, использующие родство в собственных интересах, чтобы получать дивиденды в виде славы или денег. Никому не верьте. Я всю жизнь прожил на юге Германии и понимаю, о чем говорю…

– И всё-таки, – заметила Лило, делая глоток пива, – самый непонятный для нас с Клаусом человек – это сын гауляйтера Польши Никлас Франк.