Вот теперь она опешила так, что даже осадила коня и провела рукой по лбу, щеке, губам.
— Что ты сказал?..
— Не так выразился, — он тоже остановился и повернулся к ней. — Лицом ты научилась владеть в совершенстве…
— Я не училась, — прошептала Джефранка.
Виэльди, похоже, не услышал:
— …но не взглядом. Он тебя выдает.
— Но как?
Как едва знакомый степняк увидел то, что до сих пор замечали только отец, старая служанка и советник Лакор?!
Сын каудихо по-своему понял ее вопрос и ответил:
— У тебя глаза то блестят, то мутнеют. В них читаются чувства, которые ты пытаешься скрыть…
— Я не пытаюсь… — она сказала это вслух или про себя?
— Тут уж ничего не поделаешь. Выражение лица можно подчинить своей воле, а вот взгляд вряд ли. Но я, например, и лицом не могу владеть так, как ты.
То ли смеяться, то ли плакать. Ничего-то этот Виэльди не понимает. Счастливый!
И все же: как он сумел распознать ее чувства по глазам? Скорее всего, просто слукавил. Он же все слышал и конечно догадался, что Джефранка огорчилась…
Огорчилась?! Нет. Она в отчаянии.
* * *
Под вечер к Данеске приехала Зейниса, подруга. Увы, с тех пор, как та вышла замуж за воина из клана Тиррейта, они редко виделись — в последний раз на празднике середины лета, а до того аж две луны назад.
Отъехав в степь недалеко от дома, они разожгли костер, разложили шкуры и, насадив на железный прут лепешки, принялись их обжаривать. Полусонные кони паслись поблизости. До этого Данеска стащила из погреба пьяный настой, и сейчас они с Зейнисой поочередно прикладывались к небольшому узкогорлому кувшину, болтали о себе и о знакомых…
Когда речь зашла о Празднике-Середины-Лета, Зейниса вдруг примолкла, внимательно посмотрела на Данеску и сказала:
— Ты была там с красными бусинами. А пото-о-ом… потом выяснилось, что победитель в состязаниях — твой брат. Ну и… некоторые уверены, что ты и Виэльди… Понимаешь?
— Кто эти «некоторые»?! — Данеска стукнула подругу кулаком по плечу. — Ты и твой муж?! Или еще какие-нибудь глупцы?
— Я не хотела обидеть! В Летнюю Ночь чего только не бывает! Рассказывали, что однажды отец с собственной дочерью…
— Вот только мне не рассказывай эту гадость, ладно? И неужели ты думаешь, что мы с Виэльди не узнали друг друга? Хоть и много лет прошло, но я его сразу узнала. А он меня.
Удивительно, какой гладкой получилась ложь! Данеска ни разу не сбилась, не засмущалась — и чудесно. Пусть Зейниса поверит и передаст обман дальше: подруга не может держать язык за зубами, и сейчас это на пользу. Нельзя, чтобы люди всерьез думали, что она и брат были любовниками, иначе ему будет непросто стать следующим каудихо.
…Виэльди важнее подруг, важнее клятв и правды, важнее всего. Я его не предам!
— А вообще знаешь что, Зейниса, — с насмешкой протянула Данеска. — Ты не должна была меня об этом спрашивать. Это же таинство. Ты его и сама нарушила, и меня вынудила.
— Ой! — подруга прижала ладонь ко рту. — И правда. Извини. Я должна была сдержать любопытство…
— Ладно, что уж теперь, — Данеска махнула рукой, поднялась с земли и потянулась, сладко застонав.
— Спать хочешь? Я тоже, — Зейниса зевнула. — Но еще я хочу мужа дождаться. Он вот-вот должен меня забрать. Ты же подождешь вместе со мной, не оставишь тут одну?
— Конечно. А то когда еще я тебя в следующий раз увижу?
…Наверное, уже никогда.
— Ну, он же не в последний раз в земли Каммейра приезжает! А я с ним буду навязываться, — смеясь, сказала Зейниса. — И когда родителей в следующий раз стану навещать, заодно и к тебе загляну, хочешь?
Данеска кивнула и отвернулась, чтобы подруга не заметила выступившие на глазах слезы.
…В следующий раз ты меня не найдешь, я буду в Империи.
Муж Зейнисы и впрямь скоро приехал за ней и забрал. Данеска осталась одна возле костра, теперь словно померкшего, даже холодного, зато сторожевые огоньки вдали как будто засияли ярче, они подмигивали редким звездам и манили ее к себе.
Возвращаться домой не хотелось: там Азари начнет расспрашивать, отчего воспитанница такая печальная, примется утешать… Нет, не надо этого, не сегодня. Лучше пойти к охранным огням, поболтать со старым Череки — сегодня как раз он на страже возле одного из них. Она может хотя бы просто посидеть рядом. Пусть отец будет недоволен, это неважно, пусть даже ругается — если вообще заметит, что она поздно вернулась.
Данеска раскидала костер, забрала шкуры, приторочила их к седлу Красногривого и, взяв коня под уздцы, пошла к Череки.
По степи пронесся ветер, обжег лицо колючей пылью и едва не сбил с ног, высокая трава согнулась, зашумела, как горный водопад, однажды виденный в детстве. В небе полыхнула молния и зарокотал гром, Красногривый взволнованно заржал.
Нет! Только не буря! Нужно прямо сейчас мчаться обратно, пока не началось, иначе потом, в темноте и пыльной мгле, немудрено заплутать в двух шагах от дома. А если пережидать бурю здесь, то раньше утра она домой не явится. Отец убьет!
Данеска вскочила на коня, а ветер ударил с новой силой.
Быстрее! Свет окон и так уже еле виден! Быстрее!
Красногривый, проскакав немного вперед, заартачился, заплясал на месте, истошно заржал: конечно, он всего лишь скаковой конь, а не боевой — те-то ничего не боятся, приручены.
