Дети с улицы Мапу - [69]

— Теперь сошьем тебе сапоги — красота! — хлопнул Алешка Шмулика по плечу.

Васька — боевой партизан

К весне Васька уже был настоящим партизаном. Он уже забыл тот день, когда впервые взял в руки винтовку. Быстро освоил он оружие, научился попадать в цель. Винтовка у него блестела. В ранце его рядом с «неприкосновенным запасом» — несколькими кусками черного хлеба с салом всегда лежала мягкая тряпка для чистки винтовки. На ногах у него были новенькие сапоги, хорошо смазанные дегтем, чтобы предохранить кожу от сырости.

На другой день после «бомбежки» Анатолий позвал его и велел идти к Ошеру и Гедалье. Шмулик нашел их готовыми к походу.

— Идем за хлебом для отряда. По дороге заглянем в семейный лагерь, закажем тебе сапоги. Там есть сапожник, — объяснил мальчику Ошер.

Через несколько часов они остановились на отдых в деревне. В одном из дворов они набрали свежего, только что из печки, хлеба в свернули в лес.

— А почему вас послали за хлебом, а не кого-нибудь из хозвзвода? — удивился Шмулик.

Как правило, бойцы не ходили на хозяйственные операции, тем более, если они только что вернулись после вылазки. Для этого были особые люди «хозвзвод».

Друзья улыбнулись:

— Подожди, сам увидишь, почему мы вызвались пойти.

Они забрались в гущу леса. Телега остановилась. Ошер и Шмулик остались на месте, Гедалья исчез среди деревьев.

Казалось, тут не было живой души. Деревья покачивали голыми ветвями, из-под колес телеги в лицо летела густая грязь. Ни дороги, ни тропинки…

Минут через пятнадцать Гедалья вернулся в сопровождении женщины и двух мужчин. Шмулика охватило чувство жалости при виде оборванных, растрепанных, неумытых фигур. Люди подошли к телеге. Увидя хлеб, они широко раскрыли глаза. Самый молодой из них не выдержал, протянул дрожащую руку, схватил большой кусок хлеба и торопливо набил им рот. Поколебавшись, двое остальных последовали его примеру. Гедалья и Ошер не вмешивались. Они молча смотрели, как люди утоляют голод. На лбу Гедальи появились глубокие морщины, и даже Ошер, всю дорогу без устали болтавший, теперь молчал.

— Пошли, — нарушил молчание Гедалья, и его обычно мягкий, сдержанный голос прозвучал сердито и резко. Он снял с телеги несколько буханок хлеба и вручил их пришедшим.

Если в отряде об этом узнают, несдобровать им, — подумал Шмулик, и сердце его наполнилось еще большим уважением к двум друзьям.

— Тут еще остались куски, — сказала женщина, подбирая с телеги хлебные крошки.

— Идем, Васька, — повернулся к мальчику Гедалья.

Шмулик зашагал вслед за Гедальей в чащу леса, женщина пошла впереди.

Вскоре показалась землянка, затем другая. Это были не партизанские землянки, — возвышающиеся над землей, с покатой крышей и дерзко торчащим дымоходом, дымящим в небо. Эти скорее походили на пещеры, накрытые ветвями и присыпанные сверху землей.

Гедалья скользнул в землянку, Шмулик за ним. Слабый свет проникал внутрь сквозь входное отверствие, и Шмулик увидел мужчину, сидящего на бревенчатых нарах. Мужчина был бледен, большие глаза его безжизненно смотрели куда-то вдаль.

— Хаим, я привела тебе гостей, — сказала женщина. Мужчина чуть пошевелился и поднял на них воспаленные глаза.

— Хаим, у нас есть хлеб.

Губы мужчины дрогнули, но голоса не было слышно. Женщина протянула ему кусок хлеба.

— А… хлеб… дай, — произнес Хаим.

Шмулик вздрогнул. Теперь он узнал его: это был сапожник Хаим.

— Хаим, ты меня не узнаешь? — спросил он дрожащим голосом.

— Нет… да… ты, Шмулик… жив — пробормотал сапожник безразличным голосом.

— Что с тобой случилось, Хаим? — начал было Шмулик, но осекся: страшное равнодушие сапожника заставило мальчика замолчать.

— Зимой во время облавы, он отморозил ноги, не может ходить, ответила за него женщина.

— Отморозил ноги, да… Нету ног, — глухо повторил тот, кого когда-то называли Хаим-богатырь.

— Хаим, мы принесли кожу. Сможешь сшить сапоги для этого парнишки?

— Сапоги? Да, — тупо бормотал Хаим, как будто смысл слов не дошел до его сознавая, и добавил: «Ноги у меня болят».

— Хаим, мы приведем фельдшерицу.

Из глаз Хаима выкатились две слезы и повисли на конце бороды.

— Да, фельдшерицу, дорогой, приведи, невмоготу ему больше… — покачиваясь в такт словам, сказала женщина и вытерла ему лицо грязным платком.

Дважды побывал Шмулик в землянке вместе с Лизой-фельдшерицой. Она помогла Хаиму. Правда, он лишился больших пальцев на обеих ногах, но зато язвы начали заживать. Отчаяние и пугающее безразличие отступали, и постепенно возвращалась бодрость духа. Через две недели Хаим взял в руки свой молоток и вскоре Шмулик получил от него пару блестящих сапог.

От Ошера Шмулик узнал, что сначала Хаим не хотел вступать в боевой отряд. Командир поставил условие: пусть достанет себе винтовку. Хаим не захотел рисковать и пошел в семейный лагерь.

— Не повезло мне, — жаловался он, — невезучему лучше не родиться.

Шмулик смутился, ему показалось, что Хаим завидует его судьбе. Он вспомнил тот день, когда сапожник оставил его, обессилевшего, в лесу одного. На мгновенье им овладело чувство злорадства, но он тут же устыдился и поспешил расстаться с сапожником, оставив ему несколько буханок хлеба и баранье ребро с мясом — плату за труд.