Дети с улицы Мапу - [20]

Так прошел для нее и второй день. В промежутках между едой она отсыпалась, будто желая вернуть слипающимся векам все часы бессонницы в долгие страшные ночи гетто, когда приходилось, затаив дыхание, сидеть в тайнике.

Паулаускас вернулся лишь на третий день. Вечером он вошел в сарай, поздоровался, посмотрел на девочку и сказал:

— Ты отдыхай здесь, а я схожу за матерью.

Если бы Шуля не стеснялась, она бы обняла этого доброго человека… Она только прошептала:

— Там, возле ограды.

— Знаю. Не бойся, найду. А ты ешь хорошенько да отдыхай.

Пожелав спокойной ночи, он медленно сполз с сена.

Утром, еще не раскрыв глаза, Шуля ощутила под боком теплое тело.

— Мама, — запело у нее в душе, — уже пришла, мамочка…

Госпожа Вайс спала, обняв одной рукой Шулю, а другую положив под голову.

* * *

Холод снаружи становился все крепче. Он проникал сквозь сено, которое они наваливали на себя, колол, будто иглами, тело. Шуля с матерью грели друг друга, прижавшись одна к другой. Ночами они слезали с сена вниз и ходили по сараю, чтобы размяться. Шуля подходит к корове, гладит ее мягкую шкуру… Корова смотрит на нее добрыми глазами и лижет ладонь девочки. Шуля прижимается лицом к голове коровы, обнимает ее за шею, и на душе у нее становится легче.

Еды им хватало. Они страдали оттого, что были оторваны от мира, что были вынуждены сидеть, как мыши, в сене и не могли мыться. Даже в тяжелых условиях гетто, в своей холодной комнате они каждый день грели воду и мылись. Здесь они не могли причинять своим хозяевам лишние заботы. Правда, в субботу вечером, после того как вся семья искупалась, пришла Маре и предложила: если они хотят, она в для них приготовит воду.

Ночью они через двор проскользнули в дом. Окна были занавешены плотной темной тканью; только светились язычки огня из печки. Посреди комнаты стояло большое деревянное корыто, в котором Маре обычно полоскала белье. Корыто до половины было наполнено теплой водой. Хозяйка протянула им большой кусок хозяйственного мыла, длинное льняное полотенце и две белых рубахи.

— Раздевайтесь, потру вам спины, у вас-то, верно, сил нет. Все мы только люди, и никто не знает своей судьбы. Сегодня вы нуждаетесь во мне. Завтра, может быть, я буду просить у вас помощи.

— Будем надеяться, что вам не понадобится моя помощь, но я молю Бога, чтобы смогла отблагодарить вас за вашу доброту, — ответила, госпожа Вайс.

В погребе

Их разбудил треск выстрелов. Вокруг предрассветная темень. Несколько залпов один за другим раскололи тишину раннего утра. Первой проснулась госпожа Вайс. Сердце ее сжалось от предчувствия беды. Она стала будить Шулю, шепча:

— Вставай, дочка, вставай, стреляют!

Дрожащими руками они свернули постель и засунули ее глубоко в солому. Потом зарылись в сено в самом темном углу и лежат молча, прижавшись друг к другу и настороженно вглядываясь в темноту.

Градом сыплются ружейные выстрелы и пулеметные очереди. Ясно, стреляют в гетто.

Шуля сразу вспоминает своего лучшего друга Шмулика и начинает плакать. Ее мучит совесть за то, что сама она спаслась, а его оставила в беде. Лежа в сене, девочка часами строила планы, как выручить его.

— Тише, Шуля, тише, — уговаривает ее госпожа Вайс.

Но Шуля не в силах сдержаться.

— Шмулик, Шмулик, — тихо всхлипывает она.

Стрельба все усиливается… Временами кажется, что стреляют над самой головой… Прошло несколько часов. Потом стрельба стала стихать, раздавались лишь отдельные выстрелы, наконец, смолкли и они.

Никто к ним не пришел, даже Маре не пришла подоить корову. Не принесли поесть. Они даже не знают, который час, не знают, сколько времени длилась пальба.

Мать и дочь лежат, зарывшись в сено, напряженно прислушиваясь к звукам снаружи и боясь глянуть в щель в стене.

Во дворе послышался громкий лай собаки и тяжелые шаги сапог, приближающиеся к сараю.

— Молчать, Вилкас, молчать! — незнакомый мужской голос пытается утихомирить собаку.

— В сарае у меня только корова, — отчетливо доносится голос Паулаускаса, — одна корова.

Им кажется, что хозяин намеренно говорит так громко.

— Открой, посмотрим, — опять слышен чужой голос.

«С собаками ищут, — мелькает у обеих мысль, — пропали!».

Дверь сарая со скрипом отворяется. Шуля с матерью, зарывшись поглубже в сено, затаили дыхание. Но дверь сейчас же закрылась, шаги быстро удаляются…

Ночью появился Паулаускас и принес ужин. Молча посмотрел на них, предложил поесть и опять замолчал.

Госпожа Вайс едва притронулась к еде.

— Скажите, что случилось?

— И говорить не стоит… Убивают, кровососы… — плюнул в сердцах хозяин. — Придется построить вам тайник. В сене больше нельзя оставаться. Ищут.

Весь день они слышали стук молотка. Как-то ночью хозяин разбудил их и повел за собой. Они пересекли двор и через заднюю дверь вошли в дом. В комнате было тепло, пахло свежеиспеченными оладьями. Паулаускас пригласил их к столу. Уже много недель они не сидели, как люди. Вошла Маре, тихо поздоровалась, накрыла на стол и снова вышла.

— Сторожит, чтобы нежданный гость какой не явился, — объяснил Паулаускас.. — На прошлой неделе по соседству убили всю семью: нашли у них еврея.

Лишь теперь они почувствовали с невыносимой ясностью, какому риску они подвергают своих спасителей. В каждом движении хозяина при малейшем скрипе двери, при ударе вилки о тарелку сквозил страх.