Дети разлуки - [131]

 – предупреждал он. Он звал меня Евгений, но это имя мне ничего не говорило, оно мне не принадлежало. «Где я, кто вы такие?» – повторял я, словно литанию. Неожиданно появился врач в белом халате с медкартой в руке, которую он быстро просматривал. «Товарищ Евгений, добро пожаловать», – приветствовал он меня, глядя в глаза, будто я был воскресшим Лазарем. – Ты находишься в больнице уже больше двух недель. Все это время был без сознания, в коме, но, к счастью, выкарабкался, потому что мы уже опасались худшего». От этой новости у меня перехватило дыхание. Я пытался вспомнить, что со мной случилось, но память моя была как чистый лист бумаги, в ней не было ничего, что могло напомнить мне о прошлом. Я чуть было не закричал в паническом страхе перед неизвестностью, когда почувствовал укол в руку. Я расслабился, и глаза сами закрылись. Очнулся на следующий день и увидел прямо перед собой офицера в форме. Козырек его фуражки, невероятно длинный из-за оптического обмана, почти касался моего лица. «Добрый день, товарищ, – сказал он, – а ты счастливчик».

Я смотрел на него через полуприкрытые веки, стараясь сфокусировать внимание на чертах его лица, которые никак не мог различить, потому что он сидел против света.

– Что вам нужно? – промычал я, не имея возможности двигаться, так как был все еще привязан к кровати.

– Это товарищ Бергович, – продолжил он, представляя мне другого мужчину, который молча сидел рядом и которого я не заметил. Он был очень худой, на голове морская фуражка.

– Немедленно развяжите меня! – закричал я, чувствуя дикую боль в горле и в челюсти.

– После, а сейчас ты должен меня внимательно выслушать, – жестко сказал офицер. – Хорошая новость, разумеется, то, что ты жив. Ты единственный, кто остался в живых после пожара на «Линке». Она перевозила заключенных на северные рудники. Никто из экипажа и никто из заключенных не спасся, только ты, Евгений. Товарищ Игорь – твой спаситель, – сказал он и дружески хлопнул моряка по плечу. – Правда, товарищ? А теперь, – добавил он с притворной улыбкой, – плохая новость. Ты вышел не совсем целым из этой истории. У тебя сотрясение мозга, которое спровоцировало временную амнезию, и у тебя сильно обгорело лицо. Врачи сделали все возможное, чтобы спасти левый глаз, но им это не удалось.

Он подал знак, в палату вошел врач и стал объяснять:

– На левой стороне лица имелись ожоги второй и третьей степени, поэтому пациенту была сделана немедленная операция по удалению обуглившихся тканей. Пока мы не можем сказать, как долго будет сохраняться уродство, но в любом случае первоначального красивого лица уже не будет.

Он говорил без остановки равнодушным тоном, словно читал метеорологическую сводку, и старался поскорее закончить, не обращая внимания на мое затрудненное дыхание и ужас, который сковал меня, пока я его слушал. Только Игорь проявил немного сострадания. Он сидел с опущенной головой и даже не решался смотреть в мой единственный глаз. Чтобы тебе стало понятно мое отчаяние, скажу, что я чувствовал себя как новорожденный, но обладающий сознанием и пониманием, который вступает в этот мир, а ему вместе с приветствием объявляют, что он урод и слепой и таким останется до конца своих дней.

– Спасибо, спасибо, – сказал офицер, отпустив врача. – Теперь расскажи, товарищ Игорь, как ты его нашел.

– Я был на баркасе с леской в руке, когда услышал взрывы… – начал Игорь дрожащим голосом.

Тем временем, с трудом повернув голову на подушке, я заметил второго, который стоял за спиной Игоря и все записывал, каждое сказанное слово.

– Когда корабль взорвался, дым накрыл все вокруг, потому что дул восточный ветер и он погнал дымовое облако в бухту. Вскоре «Линка» затонула, и рыболовецкие суда, находившиеся поблизости, направились к тому месту в надежде подобрать спасшихся.

– Это все мы уже знаем, товарищ, ты расскажи, как нашел Евгения.

Моряк кивнул.

– Я уже собрался вернуться в бухту, я был очень напуган, жутко было думать об этой трагедии, когда рядом с Тремя Бра…

– С тремя утесами?

– Да. Я увидел тело, едва видневшееся на поверхности воды. Оно качалось на волнах у скал.

В этом месте офицер бросил вопросительный взгляд на своего напарника, и тот кивнул.

– Я с трудом вытащил его и попытался привести в чувство. Он окоченел, кожа была уже синюшного цвета из-за ледяной воды. Я повернул его на бок и несколько раз ударил в спину, пока его не вырвало, он закашлялся и начал дышать.

– Что было потом?

– Я попытался заговорить с ним, хотел понять, в каком он состоянии, рана на лице была ужасной. – Лицо Игоря исказила гримаса, но он не стал вдаваться в подробности. Это был чувствительный и добрый человек. – Видно было, что он молод, шестнадцать, максимум восемнадцать лет. «Ты меня слышишь?» – спрашивал я его, но он молчал и лежал неподвижно, только слабое дыхание указывало на то, что он еще жив.

Пока Игорь говорил, я слышал, как дрожал его голос, как пережитые эмоции еще волновали его.

– Как был одет этот юноша? – спросил офицер.

– На нем были только длинные кальсоны и майка, ничего другого, если не считать кольца на пальце. Обручальное кольцо червонного золота и еще металлический медальон на шее с именем и номером учета личного состава, какие носят работники лагерей