Дети Ноя - [33]

Проснувшись, как от толчка, я вскочил с постели, а напуганный кот шарахнулся с кровати под шкаф. Мне вспомнился весь сон: лес, пламя, статуя, волки; показалось даже, что я слышу их вой. Я напряг слух. Да, я не ошибся: протяжные, приглушенные толстым слоем снега завывания доносились сюда сверху, с помоста. Это продолжалось несколько минут, потом наступила тишина, и я подумал, что все это мне, наверное, просто почудилось.

Меня била дрожь, я собрался снова лечь в постель, как вдруг услыхал шаги отца в столовой. Я взял свечу и открыл дверь. Увидев меня на пороге в ночной рубашке, он обеспокоенно спросил:

— Почему ты встал? Еще только пятый час.

— Не знаю… мне приснился страшный сон, а потом я проснулся, и мне послышались какие-то крики там, наверху.

— Ага! Значит, тебе тоже?

— Да, как будто звери выли.

— Верно. Странно все это. Сперва я подумал, что это ветер.

Мы поднялись на чердак, к окну, ведущему на помост. Сделав мне знак молчать. Па приложил ухо к ставню, как видно не решаясь открыть его. В хлеву заблеяла коза, по сену прошмыгнула мышь, но снаружи теперь все было тихо.

Наконец Па обернулся ко мне с растерянным видом:

— Ничего не слышно. Ладно, посмотрим, когда рассветет. А теперь пошли спать.

По правде говоря, оба мы надеялись, что нам просто что-то почудилось в полусне и что рассвет прогонит эту ночную галлюцинацию, но не тут-то было. Когда через несколько часов мы выбрались наверх, на террасу, то в слабом утреннем свете сразу же заметили вокруг следы лап, четко впечатавшиеся в снег. Ясно было, что звери бродили здесь всю ночь, иногда проваливаясь в снег так глубоко, что их тела оставляли в нем длинные широкие борозды; вдобавок они разорили кучу навоза, сложенную в конце мостков. Я заметил, что один из кожаных ремней, связывающих перила с несущей балкой, исчез, а оставшийся обрывок изодран зубами. По самым четким отпечаткам видно было, что оставлены они мощными когтистыми лапами, — такие могли принадлежать большим собакам. Все следы сходились в одном месте, за крышей дома, и удалялись по направлению к ближайшему холму.

Возможно ли, чтобы собаки, погребенные пол снегом, смогли прорыть в нем ходы, собраться в стаи и, гонимые голодом, бродить в этой пустыне? Может, их привлек запах пищи, доносившийся из трубы, или они учуяли наших животных? Так, по крайней мере, думал мой отец, но он не понимал, как им удавалось передвигаться по такому хрупкому насту: ведь ясно было, что удержаться на нем очень трудно. Это представляло для нас неразрешимую загадку, и, глядя в сторону холма, куда удалились нежданные гости, мы спрашивали себя, куда они могли скрыться и не вернутся ли сюда вновь.

Тогда-то я и рассказал свой сон. Все внимательно слушали меня, и едва я кончил, как Ноэми, важно покачав головой, заявила, что — да, конечно, это были волки, в книгах всегда об этом пишут, и если мы не закроем от них ставень, то они ворвутся в дом и съедят нашу козу.

Все-то она прочла, наша Ноэми: и «Красную Шапочку», и «Козочку господина Сегэна» [34], и «Белый клык» [35], и «Охотников за шкурами» [36], — наверное, все эти истории теперь вихрем бушевали у нее в голове. Она лихорадочно кусала губы и, хотя вид у нее был не очень-то спокойный, чувствовалось, что в глубине души ей это происшествие даже нравится.

— Волки бывают только в сказках, — сказала Ма, — И тебе, Ноэми, это хорошо известно!

— Нет, и в жизни тоже! Я их видала в зоопарке, когда была маленькая. Я помню!

— Да, верно, — вмешался Па, — но это последние, оставшиеся в живых, и они сидят в загонах, за решетками.

— Ага, вот видите! А вдруг они поднялись вместе со снегом, выбрались наружу и убежали в лес. А там они встретились с другими волками, из других зоопарков.

Па изумленно посмотрел на нее:

— Ну и воображение же у тебя. Ноэми!

— И вообще, — добавила сестра, разглядывая снег, — я узнала их следы.

— Как это ты могла узнать волчьи следы?

— А я видела фотографии и рисунки в одной книжке, я ее брала в библиотеке. «Хищники» — вот как она называлась.

Па изумлялся все больше и больше.

— Ах, вот как, — бормотал он, — вот оно, значит, как… Ты, значит, думаешь…

— Конечно, это наверняка они!

Да, здорово же она меня удивила, Ноэми. Присев на корточки на краю террасы, громко шмыгая носом и потирая щеки, пунцовые от холода, она водила пальцем по отпечатку лапы и вещала, как заправский лектор: «Вот, смотрите, как расставлены подушечки, как расположены когти…» Подушечки! Скажите пожалуйста! Наверное, именно так они и назывались, нашу Ноэми ведь не собьешь. Хорош я был со своим дурацким сном! Никто больше не обращал на меня внимания, все слушали с разинутым ртом мою сестрицу. Уязвленный до глубины души, я лихорадочно придумывал какую-нибудь мелкую гадость, чтобы поддеть ее, но мне ничего не приходило в голову. Я думаю, на самом-то деле я смолчал не только из ревности к ее успеху, но и из восхищения.

Постепенно становилось светлее, очертания дальних холмов все яснее вырисовывались в утреннем небе, но снежная равнина оставалась по-прежнему пустынной. Ясно было, что при этом низком, облачном небе нам и сегодня не увидеть солнца.