Дети немилости - [4]

Маг подумал, что Юцинеле глуповата и оттого спокойна, как бревно — она просто не понимает, что происходит.

Он ей немного завидовал.

…Чалая лошадка фыркала, мотая головой. Трусила она теперь куда бодрее, чем прежде. Позади седла, на костлявом крупе, Юцинеле прежде нащупывала потёртость, а теперь там была здоровая кожа, только залысинка осталась. Кажется, маг, исцелив её царапину, подлечил и лошадку. Он неуклюжий и несмышлёный, конечно, но вовсе не плохой… она оглянулась. Лонси совсем поник, даже серая его кобыла плелась как полуживая, переняв настроение всадника.

Неле шумно выдохнула.

— На небе, — сказала она, — и во льдах, и в пропаштях, и в пещерах живут духи. Они прекрашные и могучие. Величайших иж них чтут как богов.

Маг поднял голову; лицо его просветлело, и Неле внутренне усмехнулась. Она отлично понимала, что с ним творится: навидалась такого. Когда Наргияс ходил на медведя, иногда разрешал мальчишкам смотреть; Неле тоже сиживала в засаде, пялясь в чёрный зев медвежьей пещеры. Если долго ждёшь страшного, устаёшь бороться со страхом. Некоторые люди тогда начинают болтать, пытаясь заглушить страх. А если надо молчать, то им плохо.

Но Лонси был не малый мальчишка, и не на медведя он шёл, и не на врага. Чего он так боялся? Юцинеле мысленно вновь обозвала его всякими словами, но решила всё-таки поддержать. От кого им здесь таиться, кроме теней? А от тех и пожелаешь — не утаишься…

— Давным-давно, — продолжала она мерно, в ритме шага своей кобылки; маг-аллендорец весь превратился в слух, — пришли ш неба шемь братьев-богов. Каждый иж них похитил шемь прекрашных невешт. Иж людей. Они играли швадьбы в один день и вкопали великие швадебные камни. Это и ешть горы. Вот так.

Неле перевела дыхание и услышала:

— А что было потом?

Лонси точно боялся, что она онемеет, если замолчит.

— От братьев-богов пошли шемь великих камов, — проговорила Юцинеле. — Джераш, Ора, Кэту, Уруви, Имар, Чаар и Таян. И Таян — штарший иж них.

Маг покивал. Помялся, спешно ища, о чём бы ещё спросить. Неле усмехнулась, глядя между ушей лошади.

— А зачем ставят камни? — спросил Лонси.

— Чтобы жлые духи не вредили, — пожала плечами Неле. — У камня жена жакапывает пошледы и детей, кто помрёт беж имени.

«Только чудовище не закопали у камня, — подумала она. — Его сбросили в пропасть. У Семи Свадеб. Чтобы духи забрали его».

…Пальцы Лонси нервно стискивали повод. Он смотрел в спину Неле: между лопаток её мерно моталась короткая коса. «Вне цивилизованного мира, — говорил студентам этнограф, — детская смертность составляет от пятидесяти до восьмидесяти процентов. В некоторых областях детям до года вообще не дают имён. Считается, что душа в тело младенца приходит только в этом возрасте». Лонси помнил лекции, но ему всё равно не по себе стало, стоило услыхать, как спокойно говорит о таких вещах Неле. «Впрочем, привычка, обычай, — подумалось ему, — так и должно быть. Они верят в богов, духов, чох и птичий грай, не дают имён младенцам и всё время проводят в войнах. Что взять с дикарей».

— А добрые духи вас берегут? — спросил он.

Юцинеле не без удивления покосилась через плечо.

— Добрых духов не бывает, — сказала она.

Маг слабо улыбнулся, глядя в бледное от жара небо, но серая кобыла споткнулась, и ему вновь пришлось судорожно вцепиться в луку седла.

— Никаких духов не бывает, — выдохнул он. — Это всё суеверия…

Неле приподняла бровь. «Блажной», — выразилось на её лице. Но, впрочем, мнения о Лонси она уже была такого, что тот мог нести что угодно — хуже не стало бы.

— Шуе… что? — переспросила она, припрятав насмешку.

— Везде люди верят в духов, бесов, богов… — сказал Лонси вполголоса, оглядываясь. — Потом приходят арсеитские проповедники и пользуются этим.

— Кто приходит?

— Арсеиты. Те, кто верит в Арсет. А… наверно, до вас они ещё не добрались. Они живут в южных городах и в Уарре.

Неле открыла рот — и закрыла.

«Уарра до нас добралась», — подумала она.

— …и всё вещают о защите и милосердии, — не без презрения продолжал Лонси, — а сами…

И осёкся, когда взгляд его упал на Неле. Та опустила голову так низко, что тенями выступили лопатки под пропотевшей рубахой. Потом выпрямилась, точно шест проглотив. Лицо её окаменело.

Лонси испугался. От робости он некоторое время молчал; потом, отчаявшись, помотал головой и окликнул тихонько:

— Неле. Не-ле…

— Что? — сухо отозвалась горянка.

— Что… — растерянно сказал маг, — что с тобой? Я что-то… не то, да?.. прости…

Девушка помолчала.

— Был Таян Верхний и Нижний, — наконец, хмуро сказала она. — А теперь только Верхний ошталша.

— Почему? — спросил Лонси.

И прикусил язык. Холодок прошёл по спине: магу отлично был известен ответ.

— Теперь там Уарра.

…Крыша здесь была не плоская, как в домах, а двускатная, островерхая — малая рукотворная гора среди великих гор Лациат. Изнутри гляделось оно непривычно: так много пустоты над головой. Вместо потолка были лишь поперечные балки, толстые брёвна от стены к стене. Уже два года в старую родильную хижину не приводили кричащих жён. Среди людей не сохранишь тайны, и хотя мёртвые были немы, а живые молчали, весь каман прознал, что здесь на свет появилось чудовище. Мужья молча собрались и выстроили новую хижину, на другой стороне долины. К этой же никто не хотел подходить, даже чтобы снять доски и брёвна, и она ветшала себе потихоньку; а потом страх поистёрся, как платье, и когда нельзя стало угонять овец на дальние пастбища, хижина превратилась в овчарню. От пола и стен до сих пор пахло мокрой овечьей шерстью…