Дети мира - [36]
— Не оборачивайся, — сказала девочка.
— У тебя в глазах добрые огоньки, — припомнил мальчик.
— А твои глаза не такие, как мои, — сказала девочка.
Все это было не похоже на то, чего ожидал мальчик. Он обернулся и увидел ее такой, какой стояла она возле огня.
— Ой, не смотри! — Она прикрыла себя платьем.
Мальчик быстро отвернулся.
— Ты не хороший, злой! — сказала она.
Мальчик хотел объяснить ей, что это не так, что он и не собирался подглядывать, но…
— Злой! — почти плача повторила девочка.
И мальчик понял, что переубедить ее очень трудно. Он замолчал.
Долгое время они, казалось, только прислушивались к глухому шуму леса. Когда раздавался гром, мальчик словно чувствовал, как вздрагивает девочка, как напрягается от страха ее лицо, видел ее глаза. Он хотел, чтобы она перестала бояться.
Потом девочка сказала:
— Можешь повернуться.
— Не желаю смотреть на тебя, — сказал мальчик.
— А я и не прошу, — ответила девочка.
В эту минуту кто-то громко, по-хозяйски ударил в дверь.
— Папа пришел! — воскликнул мальчик. — Теперь мы можем поужинать.
— А тебя только это и беспокоило? — сказала девочка.
Мальчик не понял ее.
— Ты злой, — упрямо повторила она.
— У тебя гостья? — спросил отец.
— Это маленькая лесная фея, — ответил мальчик.
— А ты — злой лесной дэв, — не удержалась девочка.
Поужинали молча. Потом отец прикрутил фитиль в лампе, и они улеглись.
Мальчик долго не мог уснуть. Рядом с собой он слышал спокойное дыхание девочки. Ему было грустно оттого, что она так беззаботно уснула. И мальчик не заметил, как тоже заснул.
Во сне лес был зеленый, на траве играли солнечные зайчики, цветы были светлые, пестрые, разные. Мальчик держал девочку за руку, вел ее за собой, и она не упрямилась. У девочки были гладкие прямые волосы, глаза черные и добрые, и на ней было зеленое яркое платье. Мальчик вел ее к людям, и она верила, что он добрый и что люди — все-все — тоже добрые. Это было похоже на сказку. Да это и была сказка маленькой лесной феи, еще более увлекательная, чем сказка о лесной волшебнице, которую рассказал мальчику отец.
Наутро лес был точно таким, каким он видел его во сне — тихим и мирным.
После завтрака отец сказал девочке:
— А теперь беги домой, мама ждет.
Отец и сын проводили ее.
— Счастливого пути, маленькая фея. — Отец помахал ей вслед рукой.
— Ты придешь к нам снова? — окликнул ее мальчик.
Девочка подняла руку:
— Только если будет гроза и я буду проходить мимо.
Улыбнувшись черными глазами, она подобрала подол юбки, перепрыгнула через ручей, тряхнув длинными черными волосами и побежала вниз, к дороге.
Ахмедхан Абу-Бакар
КУЛТУМ
Перевел с даргинского Ю. Арбат.
Рис. Г. Алимова.
Священное место — кладбище. Бережно охраняют его горцы. Нетронутыми растут здесь дикие фруктовые деревья. Под разросшейся яблоней, усеянной маленькими, с виноградину, яблочками, укрылось каменное строение с куполом.
На вершине купола — шар. Вместо окон — треугольные отверстия. Дверь старинная, резная. Это усыпальница святого — шейха Хаджи ибн-Баммата.
Входить в это священное для мусульман место может, по обычаю, только почтенный и праведный старик горец. Но в ауле Кубачи, где две тысячи жителей и в каждой семье обязательно есть мастер-чеканщик, не так уж много осталось правоверных мусульман. И тропинка, ведущая к могиле шейха, густо заросла травой.
Но сегодня за усыпальницей шейха притаилась девочка в пестром ситцевом платьице. Это Култум. Она кажется старше своих одиннадцати лет. Девочка всхлипывает, размазывая по лицу слезы, и часто поглядывает туда, где люди в больших каракулевых папахах хоронят ее отца, кубачинского серебряных и золотых дел мастера Бахмуда. Печаль в глазах мастеров, пришедших отдать последний долг своему другу. Он умер внезапно, единственный мужчина в семье. Осиротели его жена Бика и дочка Култум.
Один из стариков, по обычаю, нараспев прочитал несколько глав из Корана, потом все поднялись со своих мест и, словно боясь нарушить тишину лишним словом, молча разошлись.
Култум осталась одна. Она бросилась к могиле отца, обняла еще сырую прохладную землю и зарыдала.
В аул вернулась поздно, притихшей, усталой. В доме было много народу. Люди пришли утешить вдову. На глазах у многих блестели слезы. Бахмуд был не только хорошим мастером, но и сердечным, добрым человеком.
Но никто из собравшихся в доме покойного не заметил Култум, никто не сказал ей ни одного слова утешения, как будто в маленьком сердце Култум не могло вместиться такое же большое горе, как в сердце взрослого человека. И девочка еще острее почувствовала себя одинокой. Она прошла в пустую мастерскую отца, закрыла за собой дверь и в тоске опустилась на мягкую медвежью шкуру. Вот здесь, бывало, пристраивалась она возле ног отца, когда тот работал резцом, и отец рассказывал ей сказки. Девочка всегда была готова помочь отцу. Как только он заканчивал гравировку, она чистила и полировала изделия.
Иногда Култум расспрашивала отца: «А что это ты делаешь?.. А почему ты тут вырезаешь, а не там?.. А зачем тебе серебряная проволока?»
