Дети лихолетья - [14]

— Ты-то, я-то, — все еще не сдавался Сережка. — Все равно нехорошо это.

— Пусть нехорошо, — махнул рукой Колька, — лишь бы вкусно было. Гляди, сколько здесь пацанов шныряет. Думаешь, они только еду ищут? — Он наклонился к Сережке и тихо сказал: — Барахло таскают и по карманам лазиют, понял? Звали меня дружить с ними, да я не хочу. Их ведь и в тюрьму посадить могут за это.

— Вот и тебя посадят.

Колька ухмыльнулся.

— Меня — нет. Морду набить могут. Так это лучше, чем с голоду пропадать.

— Ну, ты не пропадешь.

— Конечно, не пропаду, — согласился Колька и предложил: — Пошли. Еще чего-нибудь поищем.

Сережка молча последовал за ним. Колька ловко пробирался сквозь толпу вдоль деревянных рядов. Изредка останавливался, брал с прилавка то яйцо, то сушеную рыбку, нюхал, заглядывал под жабры и небрежно приценивался:

— Сколько просишь, а, тетка?

— А ну положь! — грозно кричала тетка. — Туда же еще, покупатель голопузый.

Колька обижался и огрызался:

— Ты не больно-то обзывайся. — Мстительно добавлял, чтобы слышали окружающие: — Рыбу-то тухлую продаешь, — поспешно отходил.

Сережка еле поспевал за товарищем.

Около горячих пирожков с требухой ребята остановились надолго. Румяные лоснящиеся пирожки в плетеной корзинке, стоявшей на табуретке, так вкусно пахли, что наголодавшиеся не могли уйти.

— Горяченькие с требухой, только с плиты, — бойко шумела круглолицая молодуха в облезлом плюшевом жакете. — Всего лишь десять рублей штука!

— Эх, были бы деньги, — вздохнул Сережка, — всю корзинку б забрал.

Колька толкнул товарища в бок и тихо проговорил:

— Смотри.

— Чего смотреть? — не понял Сережка.

— Вон на тех пацанов смотри, — показал Колька глазами на троих ребят, остановившихся за спиной торговки. — Сейчас гляди в оба. Это те самые…

Пирожки у торговки брали охотно, и она совала десятки то за пазуху, то в боковой карман жакета. Ребята, стоявшие сзади нее, внимательно наблюдали за ее действиями.

Самому старшему было лет двенадцать, младшему лет девять.

Старший остался стоять на месте, а двое других подошли к корзинке и, достав измятую десятирублевку, попросили:

— Выбери нам, тетя, самый поджаренный.

— Вот самый поджаренный, — быстро поддев вилкой пирожок, предложила торговка.

— Нет, не этот, поищи получше.

В это время третий, приблизившись к торговке сзади, быстро запустил руку в боковой карман жакета, тут же выдернул и, сжимая в кулаке комок ассигнаций, нырнул в толпу.

— А-а-ах, паразит! — яростно взвизгнула торговка, бросаясь за ним. Но его помощники будто нечаянно столкнули корзинку с табуретки и с криками «Пирожки, пирожки, тетя, упали!» принялись подбирать и совать за пазуху рассыпавшиеся пирожки. Торговка обернулась и в нерешительности остановилась.

Как по команде кинулись к корзинке Сережка и Колька. Всего несколько секунд потребовалось им, чтобы набрать полные руки пирожков и затеряться в толпе.

Никто не пытался их остановить. Может, потому, что все произошло очень быстро. А может быть, просто никто не захотел их останавливать. Скорее всего, так и было.

Потому что, убегая, Сережка слышал, как одна старая женщина сказала:

— Так ей, спекулянтке, и надо.

Остановились ребята только за станцией, около тупика, забитого сгоревшими вагонами. Залезли под вагон и здесь подсчитали свои трофеи. У Сережки оказалось шесть пирожков, у Кольки пять. Колька тут же все их и съел. Сережка два пирожка понес домой, запрятав их на груди под рубашкой.

Плюшевый медвежонок

Редко видели своего отца Шурка и Вовка. Александр Васильевич уходил на работу чуть свет и возвращался ночью. Иногда пропадал на заводе целыми сутками. Шурка и Вовка прожили в Сталинграде уже две недели, но так и не видели своего бывшего дома, да и города тоже не видели, потому что поселились на самой дальней окраине.

Однажды, проснувшись солнечным воскресным утром, братья увидели отца сидящим на койке с газетой в руке. Вовка толкнул Шурку и прошептал:

— Папка дома, гляди.

— Ага, — тихонько ответил Шурка, протирая глаза.

Александр Васильевич свернул газету, встал и, весело глядя на сыновей, бодро проговорил:

— Проснулась гвардия, — громко скомандовал: — Подъем!

Братья, радостно взвизгнув, мигом соскочили на пол. Отец объявил:

— Умываться, завтракать и — в город!

В вагоне пригородного поезда братья сели к окну, не отрываясь смотрели на проплывающие мимо руины и пепелища. Потом поезд прошел через сильно поредевшие пригородные сады, изрытые траншеями и воронками, снова вдоль пути потянулись разбитые дома, заводы, сожженные вагоны и паровозы.

Когда поезд подошел к станции Ельшанка, Вовка изумленно прошептал:

— Глядите, глядите, самолеты сбитые! Сколько их! Ой-е-ей! И с крестами, и со львами!

Вся площадь около станции была завалена свезенными со всего города сбитыми фашистскими самолетами.

Вперемешку громоздились фюзеляжи, крылья и разные обломки.

— Вон орел с когтями нарисован на самолете, — показал Шурка.

— А вон медвежья голова! — торжествующе воскликнул Вовка.

— Пап, а почему на них звери нарисованы? — спросил Шурка.

— Это они запугать нас хотели.

— Ха-ха, запугать, — зло протянул Вовка. — Вот так запугали.

— Целый зверинец, — сказал с усмешкой Александр Васильевич. — Вот этот ближний — «юнкерс» называется. У него на крыльях сирены есть. Как начнет пикировать, так они у него воют. Противно так воют.