Дети горчичного рая - [19]

Несколько рук вскинулось вверх. Учитель поискал глазами, кого бы вызвать. Взгляд его упал на Василя Гирича. Тот даже чуть-чуть привстал, стараясь привлечь к себе внимание Ричи.

– Говорите, Гирич, – сказал учитель.

– Я поставил бы Мак-Магону низший балл, сэр… – начал Василь, чуть заикаясь от волнения. – Я поставил бы ему самую плохую отметку. Пускай у него все правильно с орфографией и со стилем, но то, что вы здесь читали, противно слушать…

– А разве плохо быть богатым? Что в этом дурного? Чепуха! Не слушайте его! – закричало сразу несколько учеников. – Мак-Магон хорошо написал!

– Вздор! Дайте договорить Гиричу! Он правильно говорит! – надрывались другие.

– …Многие люди так думают и говорят здесь, – продолжал Василь, не обращая внимания на крики, – но есть и другие. Эти люди знают, что не все в жизни можно купить за деньги. За деньги не купить друзей, не купить любовь, верность, честность… Музыку тоже не купишь… Нет, этого всего никто не сможет купить даже за миллионы миллионов! – убежденно докончил Василь. – Я все сказал. Можно мне сесть, сэр?

И, раскрасневшись, он опустился на свое место.

Ричи внимательно смотрел на учеников:

– Кто не согласен с Гиричем? Кому из вас кажется, что все в жизни покупается и продается?

Все затихли. Никому не хотелось отвечать на такой прямой вопрос. Мэйсон пробормотал сквозь зубы, что «джентльменства за деньги, разумеется, не купишь», однако поднять голос против приятеля не решился.

– Так вот, Мак-Магон, вы только что слышали мнение ваших товарищей, – сказал Ричи, обращаясь уже прямо к Фэйни. – Многие из них, по-видимому, не одобряют вашей цели жизни.

– Да, сэр, – встал Мак-Магон.

– Я тоже, признаться, не одобряю ее. Но вы, разумеется, можете придерживаться совсем других мыслей: ведь вы – в свободной стране. – Ричи горько усмехнулся. – А так как ваше сочинение написано вполне правильно, то, повторяю, я вынужден поставить вам «эй».

Фэйни взял из рук учителя свою тетрадь. Несмотря на старание придать себе оскорбленный и недовольный вид, он был явно рад, что получил хорошую отметку.

– Чарльз Робинсон! – вызвал Ричи.

Чарли подошел к кафедре. Ричи ласково дотронулся до его плеча.

– Я очень доволен вами, мой мальчик, – сказал он: – вы написали отличное сочинение об одном из самых замечательных людей Америки. – Он обратился к классу: – Ваш товарищ Робинсон написал вот о нем, – Ричи указал на портрет вдохновенного старика, чей взгляд, казалось, пронизывал каждого, кто на него смотрел, – о Джоне Брауне, герое борьбы за освобождение негритянского народа… Я вижу, Чарльз, вы прочли много книг о нем, – обратился он к Чарли.

Мальчик кивнул курчавой головой:

– Да, сэр, он мой любимый герой, и я всегда думаю о нем: о том, как он любил нас, черных, как сражался с южанами в Харперс-Ферри, какой он был умный и храбрый…

По выражению лица, по голосу Чарли чувствовалось, что он говорит о самом своей заветном. Рой Мэйсон наблюдал за ним, презрительно скривив рот.

– Смотри-ка, как черномазый разговорился! – наклонился он к Фэйни. – Взялся прославлять этого сумасшедшего старикана, о котором у нас на Юге слышать не могут…

– Я тоже очень люблю Джона Брауна, – говорил между тем Ричи, – и часто жалею, что в наше время нет таких людей… я хочу сказать – таких благородных и смелых, – поправился он.

– Ого, это надо запомнить! – опять шепнул Рой. – Это надо хорошо запомнить…

– Робинсону я тоже поставил «эй», – сказал учитель, отдавая тетрадь Чарли. – Можете передать вашей матери, мальчик, что я вами доволен.

Чарли, сияющий, отправился на свое место. Ричи продолжал как бы нехотя перебирать тетради.

Легкая морщина легла у него между бровями, и от этого лицо стало старше и суровее.

– Я хочу сказать вам еще кое-что, – начал он с усилием. – К моему большому огорчению, среди этих сочинений есть еще одно, которое я считаю самым злым, бессердечным и грубым из того, что я когда-либо читал. – Ричи бегло оглядел класс. – Автор этого сочинения сам выбрал тему и сам ее разработал… Я считаю это дело таким серьезным, что не скажу вам ни имени автора, ни его темы. Он присутствует здесь в классе, слышит и понимает все, что я говорю, и, надеюсь, сделает для себя в дальнейшем нужные выводы. Я очень надеюсь на это.

Семиклассники беспокойно задвигались на скамьях, подозрительно вглядываясь друг в друга. Но что угадаешь по лицам?

– Я оставляю эти тетради на столе, – сказал Ричи. – Пусть староста раздаст их вам, не заглядывая внутрь… Повторяю, я очень надеюсь, что автор упомянутого сочинения подумает о том, что я сказал.

И Ричи вышел из кабинета, оставив школьников взволнованными и смущенными.

Чарли молча роздал всем тетради. Каждый старался по выражению лица соседа угадать, не о нем ли говорил учитель.

А некоторые невинные души мучились про себя: не они ли вызвали негодование Ричи, не они ли написали то злое, грубое и низкое, о чем говорил учитель? Гадала и Нэнси – не о ней ли говорил Ричи и имела ли она право писать, что мечтает стать поэтессой? Может быть, именно это показалось учителю грубым? Но злого-то здесь уж ничего нет! Если она причинит этим зло, то только себе!