Дети Гамельна. Зимний виноградник - [57]

За упокой оборотневой души и выпили по первой, из серебряных стаканчиков. Мир праху его! Все ж таки не всех людей без разбора грыз, а честно душегубствовал, по указу и за плату. Только больно уж невезучий оказался. Впрочем, не он первый, не он последний, чье везение закончилось аккурат на встрече с капитаном Швальбе.

— Ловим их, убиваем, а зла на земле меньше не становится. С чего так, капитан? — в отличие от Швальбе, который погружался в меланхолию уже изрядно набравшись, сержант порою начинал философствовать после первого же глотка.

— Да кто знает, шановный пан Мирослав! — капитан тоже взгрустнул немного, и на то имелись весомые причины. За стеной — дождь сплошным потоком, впереди путь неблизкий. Да еще и сержант под боком нудит. — Одни говорят, происки Диавола, другие, что природа человеческая такова, что сама по себе притягивает всякие пакости.

— А сам что думаешь? — спросил Мирослав, жуя кусок солонины, крепкой, словно дьяволово копыто.

Ливень опять усилился, капли барабанили по крыше, словно марш многотысячной армии карликов. Но внутрь часовни вода не проникала, костерок весело горел, и парила начинавшая просыхать одежда.

— Сам? Думаю, что второе к истине ближе. Не может быть Дьявол вездесущим. Иначе слишком в нем от Бога много будет. Скорее, люди сами по себе — сволочи.

— Во как завернул! — сержант развернулся к огню другим боком, чувствуя ободряющее тепло. — Хорошо, никто из Верховного Совета не слышит.

— Да и хрен я клал на тот Совет, — откровенно сообщил Швальбе. — И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир…

Капитан помолчал в сомнении, почесал нос, набулькал по стаканчикам, да не вина из бурдюка, а из маленькой оловянной фляжки — крепчайшей виноградной водки. И только когда адская жидкость прокатилась по глоткам и жахнула в желудках, как пороховая мина в подкопе, закончил фразу:

— … Есть негласный указ прекратить поиски Иржи Шварцвольфа.

— Ничего себе… — сержант чуть не поперхнулся куском холодного мяса, которым пытался закусить просто так, даже не грея на костре.

— А Зимний Виноградник приказано считать легендой, — добавил капитан.

— …! — проговорил потрясенный Мирослав.

— Именно, — коротко резюмировал Гунтер Швальбе.

— Хороша легенда, что и говорить…. — сержант, уже окончательно согрев бока, начал стягивать сапоги. За обыденным действием легче скрывать замешательство.

Забыть про Шварцвольфа и Виноградник… Это все равно, как если бы паписты приняли Лютерову писульку с ее сотней пунктов или сколько их там. Или протестанты отреклись от священства всех верующих.

— А вот с этим торопиться не стоит… — неожиданно и тихо посоветовал Швальбе, подняв раскрытую ладонь. — Да и костерок лучше притушить.

В первое мгновение сержант не понял, о чем речь, но быстро сообразил. Он натянул обратно мокрое голенище и тоже прислушался. Где-то совсем рядом несся по тракту не один десяток конных. Неслись споро, распевая похабные куплеты вовсе не куртуазных песен да время от времени азартно выкрикивая что-то на фламандском. А впереди них, обгоняя процессию, несся собачий лай. И было в том звуке нечто такое, что заставляло кровь стынуть, а ноги — прирастать к земле.

Не лают так обычные псы…

— Вот и обсушились, — мрачно сказал Швальбе, накидывая старый плащ на костерок. Прибитое влажной материей пламя попыталось прогрызть в плаще дырку, но не справилось.

В упавшей на часовенку темноте Мирослав проверил, как выходит из ножен клинок сабли, и тихо сказал:

— Третий день дождь. Ноябрь. Дело к ночи. И развеселая охота вдоль дороги…

— Можешь не гадать. И так ясно. Попали мы, как там говорят у вас?

— Как кура в ощип мы попали, вот как у нас говорят, — ответил сержант и потянул из нагрудной кобуры сразу два пистоля. Каким-то непостижимым образом оба оказались сухими, вот что значат опыт и солдатская смекалка!

— Как думаешь, ежели что, поможет? В смысле, если в голову серебрушкой шарахнуть? — спросил Мирослав.

— Да кто его знает, может и поможет, — пожал плечами Швальбе. — Точно знаю, что никто из живых еще не пробовал застрелить старшего на Дикой Охоте.

— Уверен? — переспросил Мирослав, пытаясь в кромешной темноте проверить пистолетные замки. — Серебро — забава щеголей… но иногда полезно.

Шум развеселой компании приближался, обступал часовню со всех сторон. Сержант хотел, было, перекреститься, но насупился и предпочел проверить замки пистолетов. Он слишком хорошо знал, что оружие всегда надежнее молитвы.

— По крайней мере, никто не прожил так долго, чтобы рассказать об этом, — оскалился капитан. — Ну, как говорится, это все мелочи житейские. Что ж, зато о нас будут петь песни. Наверное.

— Ага. Как про Людвига с Мареком и еще пару сотен погибших.

— Ничего, наши будут лучшими, и начинать станут с них. Потому что они будут! — утешил Швальбе и шагнул к входу в часовню. От того, что ждало их снаружи, прятаться, по большому счету, бесполезно, и наемник стал так, чтобы можно было легко угостить незваного гостя палашом.

— С нашим-то везеньем только в песни попадать, — проворчал Мирослав и изготовился с другой стороны двери.

С полквадранса ничего не менялось. Ржали кони, лаяли собаки… Звук не приближался и не удалялся. Вдруг с задней стороны часовни, где Швальбе с сержантом поставили под навес лошадей, что-то взвизгнуло. И взлетел к вечернему небу истошный, почти человеческий крик, на который способна только умирающая лошадь.