Дети Бронштейна - [4]
Особенность здешнего леса состояла в том, что он благоухал грибами, будто тут навалом сморчков и лисичек, хотя сроду ни грибочка не найдешь. Навстречу то и дело попадались, особенно по выходным дням, вконец разочаровавшиеся люди с пустыми корзинками, кухонными ножиками.
Еще не дойдя до домика, я понял, что день пропал: перед входом в домик стоял отвратительно желтый автомобиль Гордона Кварта, отцовского друга. Непонятно было, отчего отец умолчал о его визите, а зато сослался на мои экзамены. Показываться не следовало, ведь Кварт, разумеется, сообщит об этом отцу. А тут уж рукой подать и до вопроса, зачем мне понадобилось без ключа болтаться возле домика. Так что надо бы спокойно пойти навстречу Марте, ругаясь на отца и размышляя, что теперь делать с испорченным воскресеньем. Бутерброды я выбросил в лесу.
Не пройдя и десяти шагов, я все-таки решил вернуться. Подошел к стене домика и прислушался. Во-первых, Марта могла уже явиться и, ничего не подозревая, дожидаться меня внутри. Во- вторых, не исключалось, что Кварт прибыл ненадолго и вот-вот уберется.
Под любимым моим окошком, из которого стволы сосен кажутся плотным дощатым забором, я прижался ухом к стене, пытаясь не обращать внимания на лесные шорохи. Несколько секунд спустя я услышал легкий вскрик, но ничего пугающего в нем не было. Я, понятно, улыбнулся и подумал: ага, Кварт! Ведь вскрик, мне показалось, из тех, что люди издают в любовных играх, а Кварт едва ли моложе моего отца, думаю, ему около шестидесяти.
Потом крик прозвучал снова, чуть громче, и тут уж в нем не было никакой нежности, скорее боль. Тогда я до смерти испугался, ведь внутри нашего домика, как оказалось, происходит нечто непонятное. Взволнованный чужой голос что-то прокричал. Я достал из кармана ключ, отворил дверь и вошел в темную переднюю. Движение происходило в большой комнате, но дверь туда закрыта. Да уж, в такой ситуации дверь не распахнешь и не крикнешь: «Что здесь происходит?!» Я спрятался в угол за платяным шкафом, единственным предметом мебели в передней, и испугался снова: пахло мочой.
Я было решился рассказать отцу об этом чудовищном происшествии, пусть даже тем самым я признаюсь, что нарушил его доверие. А спустя несколько секунд подумал, что если уж я действительно готов на такое, то отчего же немедленно не призвать Кварта к ответу. Ведь он, этот распутник, разводит грязь в нашем чудесном домике, так что теперь неделю придется проветривать, чтобы не тошнило!
Затем я услышал голос отца:
— Можем мы, наконец, продолжить?
Вот оно, самое страшное: отец — за дверью. Ответом был стон, тихий и протяжный, будто кто- то пытался попасть в сложную тональность.
Незнакомый мне мужской голос произнес:
— Дай ему немного времени.
Отец возразил, громко и с упреком:
— Времени у него было достаточно.
Должно быть, их в комнате четверо: мой отец,
пока что безмолвный Кварт, незнакомый голос и, наконец, тот самый человек, к кому они обращаются. Не может же быть, что так стонет Гордон Кварт.
Отец сказал:
— Итак, в последний раз: вы будете говорить дальше?
— Что же вы хотите услышать? — робко переспросил кто-то.
Первый незнакомый голос:
— Сколько всего было людей?
Ответ:
— Восемь или девять. Я ведь уже говорил.
— Будете отвечать столько раз, сколько вас спросят.
— Значит, восемь? — уточнил отец. — Или девять?
— Восемь, — последовал ответ после паузы.
— Кто подбирал этих людей?
— Этого я не знаю.
Послышался звук, явно звук удара, глухой удар в спину или в грудь, о чем догадаться можно было по раздавшемуся стону. Бог ты мой, кто там кого бьет, отец в жизни меня не тронул. А кто жертва? Несколько старикашек, явно утратив разум, прикидываются персонажами кошмарного сна. Схватили кого-то силком, допрашивают и не довольны ответом, это уж ясно.
Гордон Кварт вышел из ванной комнаты, то есть нет, из кухни: шкаф стоял не с той стороны, Кварт сразу меня увидел и вытаращил глаза от возмущения:
— А ты что здесь делаешь?
— Что делаю? — ответил я так нагло, как только мог. — Это ведь и мой дом тоже.
Но он, не вступая в остроумные пререкания, крикнул:
— Арно!
Надежда, что в комнате окажется человек, чей голос разительно схож с голосом моего отца, испарилась. Смысла не было бежать, сбив Кварта с ног, тут уж стоило его только прикончить.
Отец открыл дверь комнаты. Взглянул на Кварта, ведь я так и стоял в укрытии, отец меня почти не различал. Вид у него был утомленный и угрюмый. Угол комнаты, какой я сумел разглядеть, был пуст. Запах шел оттуда.
Кварт, кивнув в мою сторону, сказал:
— У нас гости.
Отец поспешно шагнул вперед. Я проклял свое любопытство, заметив, как он напугался при виде меня. Рубашка у него вся пропотела, мокрые пятна от подмышек до пояса. Кварт нерешительно топтался на месте, соображая, не лучше ли оставить отца с сыном наедине.
Отец схватил меня за ворот. Схватил так резко, что одна пуговица полетела на пол, а шов с треском разошелся. Мы долго стояли друг против друга, я выше на голову. Он стиснул зубы, как в судороге. А потом вдруг толкнул меня к стене — и отпустил. Сунул руки глубоко в карманы, словно избегая необдуманных движений. Гордон Кварт наконец убрался — может, просто хотел закрыть дверь в комнату, чтобы я не смотрел.
Автор книги рассказывает о судьбе человека, пережившего ужасы гитлеровского лагеря, который так и не смог найти себя в новой жизни. Он встречает любящую женщину, но не может ужиться с ней; находит сына, потерянного в лагере, но не становится близким ему человеком. Мальчик уезжает в Израиль, где, вероятно, погибает во время «шестидневной» войны. Автор называет своего героя боксером, потому что тот сражается с жизнью, даже если знает, что обречен. С убедительной проникновенностью в романе рассказано о последствиях войны, которые ломают судьбы уцелевших людей.
От издателя«Яков-лжец» — первый и самый известный роман Юрека Бекера. Тема Холокоста естественна для писателя, чьи детские годы прошли в гетто и концлагерях. Это печальная и мудрая история о старом чудаке, попытавшемся облегчить участь своих товарищей по несчастью в польском гетто. Его маленькая ложь во спасение ничего не изменила, да и не могла изменить. Но она на короткое время подарила обреченным надежду…
В книге «Опечатанный вагон» собраны в единое целое произведения авторов, принадлежащих разным эпохам, живущим или жившим в разных странах и пишущим на разных языках — русском, идише, иврите, английском, польском, французском и немецком. Эта книга позволит нам и будущим поколениям читателей познакомиться с обстановкой и событиями времен Катастрофы, понять настроения и ощущения людей, которых она коснулась, и вместе с пережившими ее евреями и их детьми и внуками взглянуть на Катастрофу в перспективе прошедших лет.
Роман "Бессердечная Аманда" — один из лучших романов Беккера. Это необыкновенно увлекательное чтение, яркий образец так называемой "моторной" прозы. "Бессердечная Аманда" — это психология брака в сочетаний с анатомией творчества. Это игра, в которой надо понять — кто же она, эта бессердечная Аманда: хладнокровная пожирательница мужских сердец? Карьеристка, расчетливо идущая к своей цели? И кто они, эти трое мужчин, которые, казалось, были готовы мир бросить к ее ногам?
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.