Дети большого дома - [30]

Генерал действительно обратил на него внимание.

— Ты что, ранен?

— Мало-мало, товарищ генерал. Я азербайджанец.

Генерал как будто понял его и улыбнулся.

Гамидов, осмелев, прибавил:

— Всякой нации есть в нашей роте, полный интернационал.

Изучающим взором человека, прибывшего издалека, приглядывался Галунов к бойцам, с напряженным вниманием прислушивался к каждому их слову.

— Ну как, ты веришь, что мы победим фашистов? — обратился генерал к Тонояну.

— Конечно, победим, — ответил тот. — Иначе зачем воевать? Кто не верит в это?

Тоноян не почувствовал и даже не мог предполагать, что в его ответе таился тяжелый и горький упрек. Он как бы говорил: «Бессмысленны твои вопросы, и стыдно иметь такие подозрения!»

— Трудно будет нам всем, это вам следует хорошо знать, — заявил генерал. — Судьба родины в ваших руках. Многие из нас умрут, но враг должен быть побежден. Так приказывает родина, смерти страшатся лишь малодушные и трусы.

— Ясно, — подтвердил Тоноян.

— Нужно быть готовым умереть, чтобы жить, товарищ генерал, — добавил Бурденко. — Мы понимаем, иначе не выйдет.

— Как? Как ты сказал? — переспросил генерал.

Микола Бурденко повторил свои слова. Галунов обернулся к Аршакяну:

— Хорошо сказано, а? Нужно умереть, чтобы жить!

Взгляд генерала опять остановился на Микаберидзе.

— Значит, грузин, кацо? — спросил он.

Ираклий мгновенно побледнел, губы у него задрожали.

— Я сержант, товарищ генерал…

Галунов удивился:

— Вы поглядите только, какой обидчивый! Солдат не имеет права обижаться на генерала. А грузины всегда были отважными, надо показать это и теперь. Вот что я тебе хотел сказать!.. Во время первой войны был у меня товарищ поручик Накашидзе, князь. Вот герой был!

— А я князей и в глаза не видал, товарищ генерал, — заметил Ираклий.

Но Галунов уже не слушал. Он повернулся и бросил взгляд в сторону неприятеля.

— А ну-ка, посмотрим, что он там делает?

Голова генерала не доходила до бруствера глубоко отрытого окопа. Он поднялся на бруствер, сделал несколько шагов вперед и стал под огнем неприятеля смотреть в бинокль. Бойцы первого батальона с удивлением и гордостью смотрели на своего комдива.

— Вот так генерал!

— Герой генерал!

Алдибек Мусраилов воскликнул:

— Мировой! Такого генерала я в жизни не видел!

Галунов по открытому полю зашагал вдоль окопов.

Аршакян бросился за ним, схватил генерала за плечи и спрыгнул с ним в окоп.

В этот момент Тигран почувствовал, что в левый рукав ему как бы влили горячую воду.

— Ты ранен, Тигран? — воскликнул Аргам.

По кисти левой руки старшего политрука красными струйками бежала кровь.

— Вот и вы увидели кровь, — сказал Галунов хладнокровно. — Впервые, вероятно?

Тигран не ответил. Расстегнули шинель, гимнастерку. Пуля прошла сквозь мускулы предплечья.

— А ну, двинь-ка рукой!

Тигран свободно поднял руку. Никакой боли он не чувствовал.

— Кость не задета, значит пустяки, — заметил генерал.

Бойцы перевязали рану. Тигран сел на выступ в стене окопа, чтоб перевести дух, чувствуя сильную жажду и тошноту.

Равнодушно взглянув на подошедшего комбата Юрченко, Галунов сказал:

— Мы вот тут с твоими бойцами, а ты сидишь у себя в крепости!

— Я был в третьей роте, товарищ генерал, мне майор позвонил, что вы здесь.

Галунов дал несколько указаний, походивших скорее на назидания, объяснил то, что давно было известно капитану Юрченко по уставу, и, обернувшись к Аршакяну, проговорил:

— Ну, пойдем, что ли, политик.

Перед уходом Тигран негромко сказал Аргаму:

— Будь смелей, не бойся!

Тигран видел в стереотрубу бегство Аргама, но не сказал ему об этом, делал вид, что ничего не знает. Аргам опустил голову и смущенно ответил:

— Я уже не боюсь.

На этот раз Славин повел их ходами сообщения и воронками, чтоб обезопасить от вражеского огня.

Добрались до НП командира полка.

У майора Дементьева были забинтованы лоб и кисть левой руки. Генерал небрежно оглядел его.

— Что это? И вас оцарапало?

— Да, слегка, — ответил майор.

— Может, в санбат отправитесь? И, должно быть, орденка запросите?

— Нет, я не ранен! — ответил майор, подавляя возмущение.

— Ну, как знаете.

Заметив Анник, Галунов спросил:

— Это та девушка, что получила контузию?

— Она, — подтвердил Дементьев.

Генерал подозвал Анник.

— Ну, как вы теперь?

— Лучше, товарищ генерал.

— Не страшно?

— Привыкаем.

Генерал посмотрел вдаль, повторяя слова девушки:

— «Привыкаем»…

Пожелав удачи Дементьеву, сделав и ему несколько общих указаний, Галунов распорядился перенести тело Литвака и похоронить у штаба.

Взяв из полка связного, генерал и Аршакян отправились в штаб дивизии. Связным вновь оказался Славин, молча следовавший за ними.

Прошагав больше часа, Галунов ни разу не оглянулся на Аршакяна. Когда они добрались до штаба дивизии, он вошел в здание, так и не оглянувшись на людей, которые сопровождали его от передней линии.

Дойдя до домиков на опушке леса, Аршакян обернулся:

— Ты можешь идти, Славин. Но только… никому ни слова о случае с генералом. Понял? Никому ни слова!

— Понимаю, товарищ старший политрук.

Юношеское лицо Славина было задумчиво. Он круто повернулся и ушел.

Полчаса спустя Аршакяна вызвали в политотдел. На вопрос старшего батальонного комиссара, что делал генерал в ротах, Аршакян рассказал все, ничего не скрыв. Они были наедине — начполитотдела и старший политрук.