Дети большого дома - [32]

Аргам стрелял, как все. Бежавшие вперед гитлеровцы то и дело падали и оставались лежать на земле.

Ему казалось, что они падали и от его пуль. Второпях он стрелял в сторону бегущих групп, не целясь.

Атакующие приближались к передним окопам. Раздалась команда перейти в контратаку. Аргам ясно расслышал слова: «Во имя родины вперед!» — но не понял, что нужно делать, что должен делать он сам. Из окопа выскочил Ираклий, потом Аргам увидел затылок Бурденко, промелькнул Тоноян с обмотанной бинтами головой…

Почти весь батальон был уже впереди, когда Аргам наконец выбрался из окопа и бросился бежать с винтовкой наперевес.

Фашистов он не видел, перед ним были только спины товарищей. Пороховым дымом наполнились ноздри, открытый рот.

Он ускорил бег, напрягая все свои силы, не чувствуя, что вокруг рвутся снаряды, свистят пули, не ощущал никакого страха, не замечал, что другие стреляют на бегу. Навстречу бежали фашисты — в зеленых шинелях, зеленых шлемах, с лицами словно тоже зелеными.

Аргам опустился на колено, выстрелил, оттянул затвор; гильза выпала, он снова спустил курок, но на этот раз выстрела не последовало.

Он опять отстал от товарищей. Заметив, что все бросаются в какие-то траншеи, и сам спрыгнул за ними. Это были ложные позиции, и там оказались наши бойцы, они стреляли из станковых и ручных пулеметов. И когда они добрались сюда?

Фашистские солдаты группами бежали к окопам. Среди них разорвалась граната. Несколько человек упало.

Но вот одна из групп двинулась прямо на Аргама. Он заметил, что товарищи швыряют гранаты, тоже сорвал с пояса гранату и метнул ее в бегущую группу. Гитлеровцы приостановились. Но его граната не взорвалась. Почему не взорвалась? Аргаму не пришло в голову, что он не выдернул кольца. В воздухе мелькнули другие гранаты, упав среди той же группы, разорвались — одна, вторая, третья. Из атакующих продолжал бежать только один, прямо к брустверу, за которым стоял Аргам. Он направил винтовку на эту громадную зеленую фигуру, спустил курок.

Гитлеровец рухнул ничком прямо на Аргама, увлекая его за собой на дно окопа. Выбравшись из-под убитого, Аргам встал на ноги и открыл затвор. Патронов больше не было. Он вставил обойму, но, вместо того чтобы выстрелить, вспомнил об упавшем в окоп фашисте, обернулся и посмотрел на него.

Гитлеровец лежал ничком, с окровавленным затылком; одна его рука осталась под грудью, другая была вытянута вдоль туловища. На указательном пальце белело кольцо, на руке была какая-то повязка. Ни звука — уже не человеком, а безжизненной массой был тот, кто еще недавно стрелял в него.

Аргам обернулся к полю боя: надо стрелять. Но перед ним не было больше атакующих. Он увидел парящих в воздухе коршунов. Да, именно коршунами-стервятниками могли показаться эти самолеты! Послышались голоса товарищей:

— Воздух!

— Ребята, танки!

Один из самолетов спикировал на тот окоп, где стоял Аргам. В адском грохоте он потерял сознание…

Казалось, кто-то дубиной колотил Аргама. Вспыхивали и гасли какие-то огни. День то был или ночь — он не знал. Ржал какой-то конь. Над его головой грохотали снаряды. Аргам хотел крикнуть, но не смог, его словно душили. Снова заржал конь. Кто-то захрипел, и голос этот был и знакомым и чужим. Что это за факелы свешиваются с неба? Куда его везут? Едут на телеге. Кто это лежит в телеге рядом с ним? И кто сжимает ему горло?..

Двигалась повозка, и тряслись в ней люди. Казалось, вблизи слышится шум воды, журчит ручеек.

Он почувствовал жгучую, неутолимую жажду.

— Воды… — прохрипел он, и голос словно застрял в горле.

Собрав все силы, простонал еще раз:

— Воды… дайте пить!

Он услышал, как кто-то произнес:

— Бурденко, слышишь, один живой!

Повозка остановилась.

— Да что ты? — поразился Бурденко. — Не может быть!

— Клянусь! Он сказал «воды». Кто хочет воды, эй?

— Да не ори ты так, Мусраилов, погоди.

Бурденко повернул повозку в какую-то рытвину, включил под каской ручной фонарик и осветил тела.

— Воды! — снова послышалось с тележки.

Бурденко направил луч туда, откуда доносился голос, и увидел широко открытые глаза на бледном лице.

— Мусраилов, это же Аргам. Он жив, понимаешь! Зови санитаров!

Подозвали идущих впереди санитаров, которые несли на носилках раненых. Когда Аргама положили на носилки и санитары, ощупав его, заявили, что он не ранен, Микола философски заметил:

— Сто лет будет жить, клянусь чем хочешь! Сто лет проживет и сто внуков и правнуков наживет…

XIV

Главврачу санбата Ивану Ляшко было уже под пятьдесят, но никто не дал бы и сорока лет этому высокому статному человеку со смуглым волевым лицом.

Он только что закончил трудную операцию в деревенской хате, где еще висели в углу иконы, когда внесли Аршакяна.

Не сказав ни слова раненому, хирург указал санитарке на стол, покрытый белой, в брызгах крови, скатертью:

— Положите.

Молча и неторопливо разрезав повязку, он рывком отодрал приставший к ране бинт.

Аршакяну показалось, что доктор груб до бессердечия. Он посмотрел на хирурга: ни сочувствия, ни боли, ни волнения — лишь профессиональную деловитость выражало это лицо.

— Дать наркоз? — спросила невысокая девушка в халате.