Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [51]

Тогда я еще не имел жизненного опыта, и отношение мое к миру было куда более доверчивым, романтичным и восторженным. Входя в редакцию, я с удовольствием вдыхал скверный прокуренный воздух. Я чувствовал себя Хемингуэем, входящим в "Канзас-сити стар", или Генри Миллером, начинающим трудовой день в парижском здании "Чикаго трибюн", посему газетный гнилой воздух мне нравился. По утрам в этом воздухе даже плавал некий ароматный дымок — запах трубки старого русского интеллигента Соломона Захаровича Плоцкого. Соломон Захарович, ответственный за первую страницу газеты, то есть за несвежие новости, развернув "Нью-Йорк таймс" и зажав трубку в зубах, уже стучал по клавишам старого "ундервуда". Работал он очередями. Выбив одну очередь, он вдвигался в "Нью-Йорк таймс" на вертящемся старом кресле на колесиках. Выдувал клуб дыма. Шарил правой рукой где-то на краю стола. Нащупывал бумажный стакан с кофе. Нес стакан ко рту. Иногда он опрокидывал стакан ищущей рукой, и тогда кофе быстро полз по металлической крышке, грозя залить "Нью-Йорк таймс". Бухгалтерша газеты, старая дама с папиросой, низкорослая и толстая (к слову сказать, добрая женщина, похожая на уличную гадалку), срывалась в таких случаях с места и с губкой в руках бросалась спасать "Нью-Йорк таймс".

Я абсолютно убежден, читатель, что мы все играем выбранные нами роли. Там, в редакции "Русского дела", сотрудники были невероятно кинематографичными. Каждый являл собой тип, и какой выразительный и резкий! Может быть, насмотрелись фильмов? Черт его знает… Соломон Захарович и бухгалтерша прекрасно и органично вписались бы в число третьестепенных персонажей фильма "Гражданин Кейн". Моисей Бородатых, "босс", увы, не походил на Кейна в исполнении Орсона Уэллса: нос баллоном, брюшко на коротеньких ножках, выпучивающиеся далеко из орбит глаза. Впрочем, на Кейна не похожи ни Руперт Мердок, ни Херст. Однако Бородатых был живуч, изворотлив и по-своему талантлив. Он прожил бурную жизнь и, если бы не война, возможно, достиг бы большего, чем владение "Русским делом". Прежде чем пришвартоваться в Соединенных Штатах и стать вначале страховым агентом, а затем сотрудником, совладельцем и владельцем "Дела", Бородатых занимался журналистикой во Франции. Сам батька Махно одарил Моисея вниманием и якобы упрашивал написать о нем книгу. Батька хотел, чтобы маленький Моисей изменил его имидж, убрал ненужные батьке черты юдофоба и изобразил бы его идейным анархистом, каковым он как будто бы и был. Побитым батькам верить трудно.

— А Махно правда не был антисемитом, Моисей Яковлевич?

Бородатых подернул плечами и этак подхмыкнул.

— Я познакомился с Махно незадолго до его смерти. Он очень бедствовал в Париже с молодой женой и маленьким сыном. Батька утверждал, что хитрые большевики очернили его, представляя антисемитом намеренно, дабы переманить на свою сторону еврейские массы, активно принимавшие участие в революции. Что там действительно происходило на территории, где действовала его армия, восстановить было невозможно. Царил хаос и мода на взаимные кровопускания. Я лично не сомневаюсь, что большевикам было выгодно представить его антисемитом. Возможно также, что отдельные банды, они же отряды батьки, не отказывали себе в удовольствии погромить еврейское местечко. Украинцы, знаете, известные антисемиты. А вы ведь украинец, Лимонов? Ведь ваша настоящая фамилия — украинская, Савченко?

— Савенко, Моисей Яковлевич!

— И в вас совсем нет еврейской крови, да?

— Нет, Моисей Яковлевич.

— Хм. А как же вы выехали?

— Я же вам рассказывал, Моисей Яковлевич.

— Да-да, рассказывали, припоминаю. Жаль-жаль, такой симпатичный юноша — и в нем нет еврейской крови. Слушайте… — он понизил голос, — может быть, вы по советской привычке, знаете, боитесь признаться?

— Ну что вы, Моисей Яковлевич, я бы вам сказал.

— Жаль-жаль.

Я припомнил, как несколько лет назад, в Москве, грузная тетка, похожая на ведьму из советского фильма для детей, писательница Муза Павлова, прижав меня к стене кухни и прикрыв дверь, шептала: "Совсем-совсем нет еврейской крови? Вы уверены? Может быть, ваша бабушка была еврейкой?" Писательница была очень разочарована, что нет искомой крови. Вечером я, хохоча, описал Елене этот эпизод на писательской кухне. Изобразил в лицах. Она тоже расхохоталась. Нам было непонятно, зачем Музе понадобилось, чтобы я принадлежал к славной нации. Подискутировав немного на эту тему, мы с Еленой решили, что следует гордиться, если они решили раскопать в тебе еврея. Значит, по их мнению, я достоин быть евреем. Очевидно, и по мнению Моисея Бородатых я был достоин. Однако быть евреем на берегах Гудзона куда более выгодно, чем на берегах Москвы-реки. В ту эпоху мне приходилось иногда сожалеть, что я не "джуиш" (еврей, англ[12]) в городе с четырехмиллионным джуиш-населением. Из двенадцати сотрудников редакции "Русского дела" только корректор Лимонов и замредактора, старик Сречинский, были русские. К самому факту основания газеты (в 1912 году, на несколько месяцев раньше "Правды") каким-то образом были причастны евреи… и красные. Линотипщик Порфирий однажды шепотом поведал мне, что в помещении газеты не раз бывал сам Лев Бронштейн (Троцкий). "А жил он в Бронксе, Троцкий… А сам Моисей, — седовласый и краснощекий Порфирий оглянулся, как школьник, боящийся, что учитель, внезапно войдя в туалет, застанет его с сигаретой, — был в юности далеко не из правых. Это в Штатах они все, поняв, откуда ветер дует, быстренько стали убежденными антикоммунистами". Приблизив большие губы к моему уху, Порфирий прошептал: "Он работал во французской социалистической газете…"