Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [28]

Он вышел, а Грегори поплелся за ним, не совсем отдавая себе отчет в том, что делает. Шеппард, не колеблясь, проследовал через анфиладу комнат и сбежал по лестнице к подъезду. Детектив спускался за ним медленно, держась за перила, словно пьяный. Входная дверь неслышно захлопнулась. Грегори добрался до нее, замкнул на ключ, дважды повернув его в замке, потом вернулся наверх с гудящей головой, с воспаленными, словно от огня, глазами. Он так и рухнул одетым на постель. В доме теперь царила полная тишина, в окнах маячили далекие огни, часы тикали тихо, и он лежал так довольно долго.

Через некоторое время ему показалось, что лампа на столе светит слабее, чем раньше. "Вероятно, я страшно переутомился, — подумал он, — надо заснуть, иначе завтра буду ни на что не годен". Но он даже не пошевельнулся. Что-то похожее на облачко или полоску дыма промелькнуло над пустым креслом, в котором до этого сидел Шеппард, но ему это было безразлично; он лежал безвольно, вслушиваясь в собственное дыхание. Неожиданно послышался стук.

Три четких, раздельных удара заставили его повернуть голову к двери. Однако он по-прежнему не вставал. Стук повторился. Он порывался сказать: "Войдите", но не мог; в горле у него пересохло, словно после попойки. Он встал, направился к двери и, взявшись за дверную ручку, замер, ибо неожиданно, подобно внезапному лучу света, его осенило. Он понял, кто стоит по ту сторону. Рванув ручку на себя, Грегори высунулся в темноту — за дверью никого не было. Он выбежал в длинную полосу света, падавшую из распахнутых дверей, с вытянутыми руками, чтобы не налететь на того, кто должен был находиться поблизости, но ничего не обнаружил.

Он шел дальше и дальше, эхо его шагов становилось все громче. "Как огромен этот дом", — подумал Грегори; одновременно он заметил высокую фигуру, отступавшую в боковой коридор. Он устремился туда, ответом ему был легкий, стремительный топот ног, кто-то убегал от него. Неожиданно прямо перед собой он увидел захлопнувшиеся двери, ворвался вовнутрь и с трудом удержался перед кроватью, застланной голубым одеялом. Он смущенно попятился, ибо узнал комнату мистера Феншоу. Лампа с алебастровым в прожилках абажуром висела столь низко над столом, что почти касалась его; стол был прислонен к кровати, в глубине, у стены, высился шкаф с выпуклыми дверцами, а у стены, смежной с его комнатой, стояли два женских манекена, какими пользуются в салонах мод. Они были обнажены, и свет лампы поблескивал на их кремовых туловищах. У обоих были красивые настоящие волосы, и один из них, обращенный к Грегори, с учтивой, мертвой улыбкой на лице, мерно постукивал пальцем в стену. Грегори оторопел.

В этот самый момент он увидел сидевшего на полу за манекеном старого мистера Феншоу, который тихонько хихикал, словно кашлял. В обеих руках он держал нитки, тянувшиеся к рукам и туловищам манекенов, и ловко двигал ими с помощью небольших рычажков, какие можно увидеть за кулисами театра марионеток.

— Нет, нет, — произнес он, — не надо бояться. Вы ничего не знали? Вероятно, эти звуки мешали вам спать? Я крайне сожалею, но я могу заниматься этим только по ночам. Я вызываю духов, знаете?

— Но для этого, кажется, необходим столик, — тупо произнес Грегори, недоуменно обводя взглядом комнату.

— Столики — это уже старо, теперь это делается так, — сказал мистер Феншоу, продолжая дергать за нитки.

Грегори ничего не ответил. За спиной мистера Феншоу висела, достигая пола, оконная штора с желтой бахромой; с одной стороны она незначительно выпячивалась, словно была осторожно натянута на какой-то большой вертикальный предмет.

Грегори тотчас же обратился к мистеру Феншоу с каким-то необыкновенно глупым вопросом, чуть ли не об изготовлении манекенов, похвалил Феншоу за умение ловко двигать ими и, говоря это, одновременно передвигался не то задом, не то боком по направлению к шторе, пока не коснулся ее плечом. Выпуклость на шторе подалась — до упора. Грегори уже знал, что там стоит человек. Он глубоко вздохнул и секунду стоял напрягшись, потом начал ходить по комнате, увлеченно разглагольствуя. С какой-то пошлой откровенностью он исповедовался мистеру Феншоу в своих ночных страхах и, не будучи уверен, что усыпит в достаточной степени его подозрительность, без колебаний заговорил о своем расследовании. Он останавливался то перед манекенами, то перед шторой, говоря это им или прямо ей, словно уже не замечал мистера Феншоу. Эта игра давала ему ощущение возрастающего преимущества; он сознательно усугублял риск ситуации, приправляя свою речь двусмысленностями, швыряя их в неподвижно топорщившийся желтый материал с торжествующим и сжавшимся сердцем. Громко смеясь, он обводил комнату решительными взглядами, словно бездарно играл детектива, а не был им на самом деле. В голове у него бился крик: "Выходи! Я вижу тебя!" Он говорил все быстрее и бессвязнее, выпаливая в спешке беспорядочные фразы. Когда он повернулся спиной к укрывавшемуся так близко, что ощутил тепло его неподвижного тела, в глазах поднимающегося с пола старого мистера Феншоу он уловил сострадание и удивление. Что-то вдруг схватило его, он не в состоянии был вырваться, замахал руками, теряя дыхание: леденящее, холодное острие пронзило его грудь, а все вокруг превращалось в застывшую фотографию. Он падал мягко, с ожесточением размышляя: "Вот, значит, как оно бывает: все останавливается, но где же боль?" — и остатком сознания ждал наступления агонии, стремясь открыть пошире глаза. В широко распахнутой желтой шторе, которую он видел снизу, стоял седой человек. Он склонялся над Грегори и внимательно всматривался в него. "Я уже не вижу, — подумал инспектор в отчаянии, хотя еще видел, — и так и не узнаю, кто же из этих двоих?.." Окружающее приобрело очертания огромного, гудящего колокола, и в этот момент он понял, что человек, которого он уже было одолел, убил его, Грегори, стал победителем. И это был конец сна — в темной комнате, с остывшим, горьковатым запахом табачного дыма, звонил телефон. По мере пробуждения — тяжелого, как сам кошмар, Грегори все отчетливее осознавал, что монотонный сигнал повторяется уже давно.