Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990) - [85]

— Какая антисоветчина! — с чувством произнес Вениаминыч и вытащил ноги из тазика. Зоя тотчас подбежала с полотенцем.

— А Марсель знает?

— Пока нет. Мы полагали, что вам удобнее было бы его проинформировать.

— Вы полагали! Знаете, что раньше делали с гонцами, приносившими дурные вести? Хорошо, я подумаю. У вас все?

Оказалось, что еще не все. Стебнюк еще раз попросил извинения за беспокойство, в общем-то факт незначительный, хотя, впрочем, неприятности могут быть крупные. Дело в том, что из посольства пропала базука с полным снаряжением. И кто эго сделал, дознаться совершенно невозможно.

— Наши отпадают, — уверял он. — Наш базуку не повезет, да и не провезет куда спрячешь? Подозреваем дядю Тома. Он вполне мог вынести и продать. А если власти узнают, что оружие наше, да если оно попадет к заговорщикам, то может быть скандал.

Был арсенал в посольстве, был. Правда, не очень большой. Кроме исчезнувшей базуки, числился гранатомет (устаревшей конструкции, но вполне надежный), пятнадцать гранат, три автомата Калашникова, два охотничьих ружья в прекрасном состоянии и давно списанные как "проржавевшие" и целый ящик патронов.

Все это хранилось на посольском складе под контролем завхоза Виктора, бывшего боксера с полным ртом металлических зубов, которого, в свою очередь, должен был проверять Стебнюк.

Налицо был явный просчет заместителя.

— Вы что же это, голубчик? — строго глянул Вениаминыч. — Ваш просмотр, вы и будете отвечать.

Стебнюк потупил голову. Он и сам знал, что никто его не спасет.

Вениаминычу вдруг стало жалко его.

— Ну вот что. Давайте-ка всю эту мерзость утопим. Завтра же. Чтобы духу ее не было в посольстве! Пусть Виктор этим и займется, — вспомнил он о втором виновнике пропажи.

Настроение было испорчено. Его не поправили даже тезисы доклада "Социализм — всепобеждающее учение в Африке”, которые Стебнюк же грамотно подготовил для предстоящей научной конференции.

Что-то неясное томило Вениаминыча. Он как бы ждал продолжения неприятностей, хотя, разумеется, их не хотел. И, надо признать сразу, предчувствие его не обмануло. Между строк добавим, что, возможно, именно в этот тревожный вечер и обнажились замечательные организаторские способности Вениаминыча, благодаря которым наше повествование примет уж совершенно неправдоподобный характер.

Ближе к полночи, когда Вениаминыч, почитав на ночь любимый роман Пикуля (названия он не помнил, но говорил, что у Пикуля все вещи хорошие), собирался уже погасить лампу, резко зазвонил телефон.

Сердце на мгновение упало, в глазах поплыло. "Вот оно", — подумал Вениаминыч. В трубке голос дежурного попросил разрешения зайти с телеграммой.

В расшифрованном тексте было всего несколько слов: "Просим иметь в виду, что Ваша замена предполагается через два месяца".

Холодный пот прошиб Вениаминыча. Как это замена? Ведь в Москве он договорился, что его не будут трогать еще как минимум год, а то и два. Значит, правду говорили, что грозят какие-то серьезные перестановки, что новые начальники потащат своих людей на все теплые места и ему, Вениаминычу, придется уступить кому-то Остров.

Домой? Сейчас?!

Раньше Вениаминыч даже любил выезжать на Родину месяца на два. О, это были пышные выезды! Десятки чемоданов, тюков, свертков, коробочек и коробок, какие-то длинные свертки, похожие на замотанные трупы, букеты цветов, авоськи с фруктами, мягкие игрушки огромных размеров, пара больших попугаев-какаду, умевших говорить на нескольких языках, обезьянка на короткой серебряной цепочке. Все это заносилось в салон первого класса, и занимались все места. На этот рейс первый класс больше никому не продавали.

Но однажды вышла накладочка. Транзитом летел не то чех, не то болгарин, и как назло выпало ему стать попутчиком Вениаминыча.

Когда он поднялся на борт, стюардесса вежливо, но твердо преградила путь в салон первого класса:

— Закрыто, товарищ, — жестко сказала она. — Придется вам потерпеть. Там занято.

Чех попытался протестовать, тут на шум вышел Вениаминыч.

— Ты что кричишь? Ты что, не можешь там посидеть? Ну-ка, пойдем со мной. — Он взял упиравшегося чеха за руку и потащил за собой. Подвел к креслу, на котором лежала большая скульптура из черного дерева.

— Видишь? Знаешь, кому везу? Самому везу, мать твою!.. Понял? Самому! А ты тут претензии выставляешь!

Обезумевшего от неожиданности чеха вывели в туристский класс, где он и просидел, не двигаясь, до конца путешествия, отказываясь от еды и питья.

Но чем дальше, тем неуютнее чувствовал себя Вениаминыч в отпусках. Слишком многое — и быстро — менялось на Родине. Он избегал метро, где его бесцеремонно осматривали недобрые пассажиры. В глазах попутчиков он не видел ничего, кроме тоскливой неприязни. Некоторые норовили толкнуть. От них, соотечественников, плохо пахло. "Ах да, у них ведь нет мыла", — вспоминал Вениаминыч. И прятал нос в газету, запах которой возвращал его в школьные годы.

Но неприятно было не только под землей. Там, по крайней мере, большинство молчало. На улице же могли сказать гадость. Нищие в переходах тянули скрюченные руки именно к нему. Босоногие цыганята окружали его и нечистыми пальцами хватали за английский костюм.