Детектив и политика 1990 №6 - [115]

Идеи большевиков и их густо замешанная на крови с насилием история с недавних пор вызывали в душе Спецкора плохо скрываемое, почти физиологическое чувство страдания и ужаса одновременно. Прежде он испытывал это чувство только однажды, когда вместе со своим знакомым фельдшером блуждал по улицам и закоулкам провинциальной психушки, вглядывался в лица дурнопахнущих, одетых в казенное, давно не стиранное белье несчастных и не видел в них ничего живого. Некоторые протягивали к его лицу свои руки с обгрызанными до мяса ногтями, может быть, только с тем, чтоб погладить, но он шарахался в страхе, и тогда знакомый фельдшер ударял "дурака" прямо под дых. И тот улыбался. Смотреть на это было невыносимо: и больно, и страшно. Нынешняя российская жизнь с первых дней своего преобразованного существования напоминала Спецкору ту самую провинциальную психушку. Хоть и отстроенную за семьдесят с лишним лет, хоть и с новым казенным бельем и, может быть, даже с геранью на подоконниках, но по сути своей и по назначению оставшейся все тем же дурдомом, местом, где все не по-людски, все не так, все на зло. И очень часто — под дых.

Еще будучи студентом университета, Спецкор прочитал согласно списку обязательной литературы для изучения марксизма-ленинизма роман Кампанеллы "Город Солнца". Но даже не сам роман поразил его, а тот факт, что этой откровенно фашистской книжкой, в которой жители коммунистического завтра вынуждены спариваться по команде начальников, а стариков и немощных отправляют подыхать в сырые, специально уготовленные для этих целей пещеры, и этим бредом зачитывался и даже некоторое время был увлечен сам господь новый бог, небожитель из Мавзолея, вождь мирового пролетариата — товарищ Ленин!

Вера в Вождя до той поры была непоколебимой и существовала в его сознании как нечто самостоятельное, незыблемое и безгрешное. Ну как если бы это был лес, или солнце, или снег… Красную алюминиевую звездочку с его изображением под нестройный треск барабанов и вой труб он сжимал в ладошке на октябрьской присяге; чуть позже отдавал его картонному лику пионерский салют, свято веря при этом, что галстук красен от крови павших революционеров, а три его конца символизируют единство партии, комсомола и пионерии. Но от того, что носит на шее чужую кровь, — в дрожь не бросало. Наоборот, атрибутика коммунистической идеи будила его детское воображение, и больше всего на свете хотелось ему тогда дуть в трубу с красным штандартом и желтой бахромой. И горланить в пионерском строю песни навроде той, что разучивали на уроках пения:

Когда был Ленин маленький

С кудрявой головой,

Он тоже бегал в валенках

По горке ледяной…

Камень на камень,

Кирпич на кирпич,

Умер наш Ленин

Владимир Ильич.

Однако дуть в трубу ему так и не дали, а пионерские песни надоели сами по себе. Вместо этого он выучился свистеть в два пальца и "балдеть" от записанной на "ребрах" музыки "Rolling Stones".

Впервые он увидел Ленина достаточно поздно, во время обязательного ритуала посвящения в студенты. Очередь мимо стеклянного гроба двигалась быстро, и он не успел рассмотреть Вождя как следует. Одно только и запомнилось: Ленин был очень маленький. Слишком маленький для взрослого человека и скорее напоминал ребенка, которого ради потехи обрядили в мужской костюм, белую рубашку и галстук. Тогда он еще не знал, что каждую неделю Мавзолей закрывают на санитарный день и специальная бригада приводит мумию Вождя в порядок: бальзамирует его тело, гримирует лицо и руки, чистит его одежду. И все лишь затем, чтобы миллионы забитых и несчастных людей, молчаливой, шаркающей по гранитным ступеням толпой бредущих мимо его стеклянной и стерильной домовины вот уже которое десятилетие, воочию могли убедиться в вечности, в нетленности своего бога, а стало быть, и в вечности его идей. Этот язычески-азиатский ритуал, впрочем, на самом-то деле уже давно утратил всяческий смысл. Если бы Ленина, как и положено, похоронили по-христиански, народу к его могиле значительно поубавилось бы. Ведь людям интересно посмотреть не столько Вождя, сколько то, что с ним стало. С одинаковым любопытством они стали бы рассматривать мощи Петра Великого и Чайковского, Сталина и Муссолини. Однако многочисленным правителям большевистской России, как видно, в Мавзолее был нужен именно Ленин. Как символ бессмертия и нетленности, как объект паломничества и веры в светлое завтра. Но с тех пор как Спецкор увидел непогребенного, неестественно маленького Вождя впервые, он стал для него печальным символом собственной страны — неприкаянной, мертвой, лживой. Страны неиспользованных возможностей, которая могла бы жить совсем иначе: и светлее, и чище, и куда как богаче. Да вот беда, не уберегли. Пришел гегемон — обиженный, недалекий и злобный. Оп-поил ее, юную, водкой, изнасиловал всей своей миллионной гурьбой, избил в кровь и уселся жрать, да чтоб она ему подавала. И так он ее унижал, калечил, измывался над нею, что превратилась она со временем в кривую, безобразную и пропитую бабу. Может, и осталось что в опустошенной ее душе человеческого, да только слишком мало, чтобы жизни этой постылой противиться или даже руки на себя наложить. Вроде и есть она, да как бы и нет. Оболочка одна. Мумия.