Детектив и политика 1990 №6 - [112]

Музыка из финальной сцены американского кинофильма "Love Story" уже закончилась, и теперь из установленного под самым потолком купе лампового радиоприемника доносилась упругая и пахучая, как кожа молодой негритянки, ламбада. И стальные паровозные колеса подпевали ей в такт. В туалетной комнате среди груды флаконов с одеколонами, ржавых лезвий, разноцветных кусочков мыла и засохшей пены Спецкор обнаружил позабытый монтерами электропаяльник и тут же принялся распаивать им цинковую домовину. Металл плавился быстро, а из образовавшейся щелочки струился розоватый то ли дым, то ли туман, в котором смешались запахи увядающих орхидей, тлеющих табачных листьев, окислившегося серебра и свежевыпеченного зефира. Он расползался по купе, поднимался все выше и выше, то принимая очертания реликтовых животных и птиц, то превращаясь в клоунские хари с гипертрофированными губами и нечесаными клоками ярко-красных, казалось выкрашенных кровью, волос. Но лишь закончил Спецкор свою работу, а гробовая крышка, надрывно лязгнув, поддалась и тронулась с места, розовые призраки разом всколыхнулись и просыпались на пол, на плечи Спецкора, на отверзтый гроб и лежащего в гробу старика розовым снегом. На старике был прострелянный в нескольких местах маршальский мундир времен Позапрошлой войны с многочисленными шевронами войск "СС", пятой парашютно-десантной дивизии армии США, береговой охраны Ливийской Джамахирии, спецподразделения "Моссад" и золотой звездой Героя Социалистического Труда. В одной руке он элегантно держал недокуренную сигару "Король Эдвард", а другой обнимал за талию пожилую, густо раскрашенную яркой косметикой кокотку в сине-желто-красном бальном платье и живыми подснежниками в седеющих волосах. Они целовались. Тут же, в гробу, рядом с маршальской шпагой стояла початая бутылка шампанского "Вдова Клико", хрустальные фужеры, надкусанная плитка миндального шоколада. "Смотри, нас, кажется, опять накрыли!" — сказала Подруга притворно испуганно и вдруг расхохоталась хмельно. Маршал приподнялся из гроба, огляделся растерянно по сторонам. Потом затушил сигару о шоколадную плитку. "Здесь отец наш не проходил?" — спросил он, наблюдая, как из-под окурка расплывается во все стороны сладкая коричневая жижа. "Не знаю, — ответил Спецкор. — Кроме Ленина, никого вроде не было". "Все ясно, — сказал Маршал и хитро подмигнул седой своей Подруге. — Устроят нам сегодня тарарам". "Вы не знаете случайно, как там павлины? — спросила внезапно Подруга. — А розовые кусты? Их, конечно, все вырубили? Господи, как я ненавижу эту солдатню. Они умудрились нагадить даже в бассейн с золотыми рыбками". "Если бы не этот сучий Генерал, — отозвался Маршал, — мы бы их всех превратили в дерьмо. Не сомневайся, дорогая…" "Впредь будешь знать, кого назначать в генералы, — рассердилась Подруга. — Говорила же я тебе, что у него комплекс неполноценности. А это хуже измены. Потому что о ней знают все. Боже мой, как жалко павлинов!" "Слушайте, вы кто такие? — набрался Спецкор смелости. — И фигли вы делаете в моем гробу?" "Во-первых, гроб пока что не твой, — проговорил Маршал, — он принадлежит французскому телевидению, а кто мы такие — тебе лучше расскажут на пьяцца Виктория". "Или — на бульваре Весны", — добавила Подруга. — "Или там, — согласился Маршал, — а теперь закрой-ка крышечку и вали отсюда подобру-поздорову. Вдруг солдаты войдут. Застрелят еще… От этих психов можно ожидать все, что угодно. Даже Неподдельной Любви…"

— Пора, — шепнула на ухо Клэр. — Мы все-таким летим. Уже объявили посадку.

И шепот этот показался ледяным лимонадным душем.

II

Международный аэропорт "Отопень" был самым дырявым международным аэропортом в мире. Даже в его названии зияли две здоровенные дыры. И еще одна — поменьше в букве "е". Печальные, как зоопарковые пингвины, солдаты смотрели на взлетно-посадочную полосу из продырявленных пулями окон. А другие солдаты впихивали упругий шомпол в пушкино дуло. Сквозило. Синий снег сыпал из дырявого неба, и в небе этом — высоко-высоко — трепыхался на ветру дырявый революционный флаг.

Спецкор надел черные солнцезащитные очки и сунул в рот жевательную резинку. Точно так же, как главный герой в фильме Алана Паркера "Полночный экспресс", подходя к турецкой границе с партией героина. Однако для Спецкора солнцезащитные очки и жевательная резинка были навроде определителя уровня бдительности. Если уж ребят из пограничной и таможенной служб не смущает твоя замаскированная жеванием и черным стеклом физиономия, то остальным ребятам до нее и вовсе нет никакого дела. И наоборот. Бдиметр срабатывал железно. Один всего раз вышел прокол, когда в Миланском аэропорту легавые из-за этих самых очков прощупали его багаж до последних трусов, выискивая в нем "командирские" часы и якутские бриллианты. Ну да у них там все помешаны на мафии и контрабанде.

— Снять, — приказал солдат, целя из автомата Спецкору в лицо, как только он приблизился к армейскому КПП на первом этаже дырявого аэропорта "Отопень". — Поднимите руки.

Солдат был маленький и серьезный. На его щечках топорщился какой-то птенчиковый пушок. И бушлатов его размера, по всей видимости, на складе подобрать не удалось. Так что ему приходилось подворачивать рукава. И ножки в шнурованных ботинках свиной кожи при каждом шаге хлюпали — какие уж там носки и портянки не поддевай. И хлюпал простуженный нос. Однако же автомат системы Калашникова — пороховой копотью уже пропахший, патронами под самую завязку загруженный, пристрелянный и спущенный с предохранителя — был ему в самый раз. И это, казалось, то единственное, к чему его пальцы, глаза, сердце и все внутри вдруг и накрепко приворожило. Словно пахнущие лавандой и утренним сном тонкие кружева, словно взгляд обещания из-под призрачной вуалетки. И на прикладе его автомата краснела глянцево фээргэвская нашлепка, рекламирующая новый сорт говяжьих котлет.