Десятый круг ада - [39]

— Почему вы не решались зайти? — настороженно глядел на него начальник концлагеря.

— Это же ясно, герр оберштурмфюрер, кто вы, а кто я? Правда, — после некоторой паузы продолжал Циммерман, — мой друг Краузе очень хвалил вас, и эта похвала из уст такого человека, как Краузе, сами понимаете, весьма лестная. Если бы вы знали, как много я потерял, живя в большевистской России. Я так мечтал уехать на свою родину, и вот наконец здесь. Я горжусь, что имею честь беседовать с вами.

— Беседовать? — усмехнулся Баремдикер. — Вы можете и выпить со мной… Правда, — замялся начальник концлагеря, — у меня вышли все запасы. Но что-нибудь придумаем. Заходите вечерком, ладно?

— Польщен, герр оберштурмфюрер, — улыбнулся Циммерман. — Если разрешите, я прихвачу кое-что с собой…

После работы, когда над лагерем сгустилась ночь, Циммерман пришел к начальнику концлагеря. Тот встретил его, как старого друга. Увидев коньяк, который Генрих принес с собой, он воскликнул:

— О, да вы волшебник! — глаза Баремдикера загорелись зеленым огоньком, он жадно рассматривал бутылки коньяку и прочую снедь. — Это же целое богатство!

— Это все Краузе, — сказал Генрих. — Мы ведь с ним друзья с ранних лет, и, если бы не отец, из-за которого попал в Россию, я бы тоже был профессором…

Пили коньяк весь вечер. Баремдикер захмелел.

— У английского премьера губа не дура, — заключил он. — Каждый день, шельма, лакает такой божественный напиток…

Последовала резкая фраза на английском языке. Потом еще и еще. Очевидно, оберштурмфюрер кого-то ругал. Он привалился к столу, опрокинул рюмку рукавом.

— Ничего, ничего, — заторопился успокоить его Генрих. — В России говорят: когда льют вино — к счастью.

Баремдикер расслабленно откинулся на спинку стула.

— В России может быть. А у нас… у нас, в великой Германии, нет. В Англии — тоже. — Он наклонился к Циммерману, доверительно заговорил: — Мой папочка, барон Карл Тирфельдштейн, спрятал меня в лондонском тумане. От глаз людских… Как незаконнорожденного. Заставил окончить английский колледж. Чтобы сделать дипломатом. А я терпеть не могу этих политических проституток! Мундир эсэсовца мне дороже черных фраков и накрахмаленных сорочек с бабочкой у шеи. Я бы давно уже был штурмбанфюрером, если бы не папина глупая затея с дипломатами.

— И будете. Я уверен. Очень скоро будете, — горячо заверил Генрих. — Сам оберштурмбанфюрер Грюндлер о вас высокого мнения…

Баремдикер с достоинством поднял непослушную голову. Глаза его сузились, и без того тонкие губы вытянулись в ниточку. Ноздри мелко дрожали, вбирая в легкие воздух. Циммерман понял, что задел его больную струну. Сейчас он вспыхнет: в щелочках глаз уже искрятся яркие угольки. Единственный, пожалуй, способ — попытаться залить разгоравшийся огонек коньяком. Генрих потянулся за бутылкой. Оберштурмфюрер перехватил его руку, силой заставил поставить бутылку на место. Заговорил хриплым, не своим голосом:

— Грюндлер — ищейка! Всегда нос держит по ветру и видит сквозь землю на три метра. Никому не верит. Даже себе. Вон как ловко он проверил вас! Притащил в Шварцвальд полковника Краузе. Садист! Все, вместе взятые, инквизиторы средневековья не годятся ему и в подметки. Не приведи бог попасть к нему в лапы. Всю кровь выпустит. По капельке. В общем, Грюндлер — фигура? — Баремдикер зло хватил по столу рукой. Зазвенела, подпрыгивая, посуда. — Он пешка! Самая обыкновенная. Если бы не великий родич Эрнст Кальтенбруннер, быть ему заурядным штабным офицеришкой. Представьте, он ни одного иностранного языка не знает. Да и с родным немецким не в ладах. Был шокирован, когда узнал, что я владею английским, французским и в придачу русский изучил. И вот осенью, как только эта адская лаборатория из своей бесовской кухни начнет выдавать продукцию, Грюндлер станет штандартенфюрером. Да, да! Потом и за генеральским мундиром полезет. С помощью дорогого родича, конечно. А я… — начальник концлагеря налил полную рюмку коньяку и залпом выпил. — У меня нет такого покровителя, — продолжал он. — Мой незабвенный папочка преуспел лишь в задирании юбок у шестнадцатилетних. Правда, он ухитрился все же спрятать меня в эту дыру от фронта. И на том спасибо.

— Плюньте на все, оберштурмфюрер, — произнес Генрих. — У вас все еще впереди. И вы свое возьмете.

— Верно, — согласился Баремдикер. — К черту Грюндлера. Мы с вами должны урвать свой кусок пирога. И побольше.

— Да уж не упустим… чужого.

Баремдикер сухо засмеялся:

— Вы мне нравитесь, Циммерман! В вас что-то есть. Еще по одной ради такого случая.

— Дойдем ли?

— Когда, интересно, русские прекращают пить?

Генрих опрокинул рюмку вверх дном.

— Браво! — зааплодировал Баремдикер. — Предлагаю на брудершафт.

— Почту за великую честь!

Выпили.

— Хотите, я вас развеселю? — предложил Генрих.

— О, да вы действительно волшебник! Видимо, здорово вас дубасили в Сибири большевики. Все умеете!

— Жизнь научит, — ответил Генрих и дважды хлопнул в ладоши.

На пороге появился Фимка. Левой рукой он придерживал двухрядку, а правую для приветствия приставил к виску.

— Что изволят, гер-ры немецкие офицер-ры?

— Фимка, черт, спой! — приказал Генрих.