Десятый круг ада - [38]

— Что случилось, господин начальник? — спросил озабоченный Лукашонок.

Циммерман уперся указательным пальцем в грудь Лыковского:

— Восемьдесят девятый нарушил распорядок дня. Сел отдыхать…

— Всего одну минутку, — начал было Лыковский.

— Когда говорит начальник, рабочий должен молчать, — перебил его Лукашонок.

Циммерман одобрительно кивнул сотнику.

— Привык у Советов лодырничать. Здесь Германия! Здесь надо работать и работать! — прокричал он. — Сотник, всыпьте восемьдесят девятому десять розг!

— За что же, господин начальник? — всем корпусом подался вперед растерявшийся Лыковский.

— Сотник, пятнадцать розг! — взвизгнул Циммерман. — А вы что уставились, лентяи? — обернулся он к рабочим. — За работу! За работу! За работу!

Генрих стремглав выскочил из котлована и быстро зашагал прочь. Сзади услышал неясные приглушенные голоса: должно быть, рабочие честили его на чем свет стоит. Увидел явившегося на стройплощадку командира строительной бригады, побежал к нему с докладом.

— Не надо рапортовать, — небрежным движением руки остановил его Рюдель.

— Я хотел лишь сказать, что наказал одного лодыря…

— Правильно сделали, Циммерман.

Генрих заметил, что с лица подполковника не сходит довольная улыбка. Видимо, высокое начальство похвалило его. Еще больше Генрих удивился, когда Рюдель вдруг покровительственно похлопал его по плечу.

— Мне нравится, как вы работаете, Циммерман! В Берлине — тоже нравится…

Генрих по привычке вытянулся.

— Стараюсь для великой Германии, герр подполковник! И лично для вас!

Рюдель хозяйским взглядом окинул стройплощадку и заторопился в штаб.

— Вечером, Циммерман, постройте мне своих славян, — многозначительно произнес он. — Я хочу говорить с рабочими.

— Яволь, герр подполковник!

Перед ужином Генрих построил на плацу у столовой весь спецотряд и зашел в контору, где ожидал его приехавший на машине Рюдель. Усталые рабочие, выстроившиеся по сотням, гадали о причине столь поспешного построения, перешептываясь друг с другом. Из конторы вышли командир строительной бригады и Циммерман; разговор сразу же прекратился. Подполковник размашисто шагал впереди. Начальник спецотряда следовал за ним на почтительном расстоянии, как и подобает подчиненному.

— Рабочие! — остановился перед застывшим строем Рюдель. — Фюрер высочайше соблаговолил оценить самоотверженный труд вашего начальника господина Циммермана, внесшего достойный вклад в укрепление могущества германского государства. За эти заслуги фюрер милостиво присваивает господину Циммерману офицерское звание…

Он повернулся к покрасневшему от неожиданного радостного известия Генриху и крепко пожал его руку. По рядам рабочих пронесся глухой ропот. Каждому становилось ясно: теперь от Циммермана совсем не будет житья. Уж если он раньше драл с рабочих три шкуры, то сейчас, оплачивая офицерский мундир рейха, спустит с них все семь.

— Рабочие! Фюрер по достоинству награждает каждого, кто самозабвенно трудится на благо великой Германии! — продолжал торжественную речь напыщенный Рюдель. — Любой из вас может получить благосклонность фюрера, для чего должен работать не покладая рук и этим приблизить долгожданный час нашей исторической победы…

Говорил он долго и нудно, а счастливый Циммерман стоял навытяжку перед строем и блаженно улыбался, радуясь свалившейся на него поистине царской милости фюрера.

После ужина к нему с угодливой улыбкой на мясистом лице подошел Лыковский.

— Поздравляю с офицерским званием, господин начальник!

— Благодарю. Ты тоже, восемьдесят девятый, можешь заслужить награду фюрера, если не будешь лодырничать.

Лыковский осклабился.

— Да уж постараюсь, господин начальник! Можете мне поверить.

— Старайтесь, старайтесь! Фюрер в долгу не останется.

Лыковский осмелел, сделал шаг вперед, перешел на громкий шепот.

— По случаю присвоения вам офицерского звания, господин Циммерман, надеюсь, выйдет амнистия для меня и вы отмените экзекуцию с розгами…

— Что-о?! — Циммерман поднял на него полные негодования глаза.

— Я еще буду вам полезен…

— Мерзавец! — взорвался Генрих. — Ты еще смеешь офицеру немецкой армии предлагать сделку? Сотник! — позвал он стоящего поодаль Лукашонка. — Добавьте восемьдесят девятому еще пяток розг. Чтоб знал впредь, как вести себя с офицером рейха. Да покрепче всыпьте, покрепче!

— Не извольте беспокоиться, — ухмыльнулся Лукашонок. — Сделаем по всем правилам. Распишем его жирный зад под золото…

Едва надев новенький, сшитый с иголочки офицерский мундир с погонами, Генрих решительно направился к Баремдикеру. Когда он открыл дверь, начальник концлагеря рявкнул:

— Кто еще там!

— Имею честь представиться, герр оберштурмфюрер! — отрапортовал он.

— А, Циммерман… — Баремдикер протянул ему руку. — Поздравляю! Но вам до меня еще далеко, — заметил он не то серьезно, не то в шутку. — Мы, эсэсовцы, опора третьей империи! — Баремдикер гордо вскинул голову перед вытянувшимся Циммерманом. — Трудно представить, что бы творилось в Германии без СС, СД и гестапо. Фюрер далеко видел! Заблаговременно создал их…

Генрих внимательно слушал его, а когда тот умолк, он сказал:

— А я, герр оберштурмфюрер, честно признаться, все как-то не решался к вам зайти. А вот побывал в гостях у моего друга полковника Краузе, и решился…