Десятый крестовый - [8]

— Что угодно?

— Мне надо повидать генерала Фокскрофта, — сказал Филип. Снова лакей оглядел его с головы до ног и процедил:

— Генерал не принимает!

Филип перекинул сумку на другое плечо, набрал в грудь побольше воздуху.

— Скажите, что я Керкленд, что мне надо поговорить с ним о Хезер.

Услышав это имя, лакей насупился, пристальней взглянул на Филипа.

— Подождите! — и закрыл дверь перед самым его носом. Филип ждал долго и уж решил, что о нем позабыли, как вдруг дверь распахнулась. Снова лакей.

— Генерал вас примет, — бросил негр, явно не одобряя воли хозяина. — Он там, в саду. — Лакей шагнул вперед, указал направо. — Ступайте этой дорожкой за дом!

— Благодарю! — сказал Филип.

— Рады вам, сэр!

Лакей отступил в глубь дома, тихонько прикрыв за собой дверь.

Филип пошел по дорожке.

Сад за домом оказался много меньше, чем спереди, но все рассажено так же картинно. На кирпичном возвышении внутреннего дворика, ярко белея краской на фоне цветочных клумб и кустов, стоял железный столик, при нем четыре стула. От соседей двор заслонен кирпичной стеной и густыми зарослями белой и лиловой сирени. Генерал предпочитал уединение.

За столиком сидел отец Хезер, перед ним серебряный чайный сервиз. Филип, знавший генерала только по фотографиям из «Тайм» и «Ньюсуик», никак не ожидал увидеть Фокскрофта в штатском — в цветастой рубахе с короткими рукавами и в старой соломенной шляпе, заслонявшей глаза от ярких лучей полуденного солнца, которые заливали сад. Без многорядья орденских ленточек, без форменной фуражки он выглядел весьма буднично; костлявые, в старческих пятнах руки, потухший взгляд никак не вязались с обликом начальника штаба армии Соединенных Штатов.

Даже не привстав навстречу Филипу, генерал указал рукой на стул.

— Чаю хотите?

Голос тоненький, пронзительный, будто прорвался из небытия долгой спячки.

Филип мотнул головой.

— Нет, спасибо!

— Тогда что-нибудь крепкое? Скажу Отису, чтоб принес… Генерал взялся было за маленький серебряный колокольчик, но Филип снова замотал головой.

— Не надо, благодарю, генерал! Не хочется! Старик сухо кивнул и потянулся за увесистым чайником, демонстрируя, что отказ гостя не остановит хозяина от чаепития. Пробурчал:

— Как угодно!

Филип заметил, что рука, взявшаяся за чайник, трясется — от старости или от волнения? Он переждал, пока Фокскрофт нальет себе чаю, потом начал:

— Мне надо поговорить с вами о Хезер.

— Не знаю, что такое вы можете мне сообщить, — отозвался Фокскрофт с надменностью представителя бостонского Бэк-Бэя[8]. — И вообще, с какой стати мне с вами о ней говорить?

— Она недавно приезжала сюда, — сказал Филип.

— Вам это доподлинно известно? — холодно спросил генерал.

— Она сама сказала.

Ответ, как видно, поставил старика в тупик; но он взял себя в руки.

— Когда же? — спросил он, отхлебывая чай и посматривая на Филипа поверх гофрированного края чашки.

— Вчера, в Нью-Йорке. Перед тем как исчезла.

— Этого не может быть, — сказал генерал, неторопливо ставя чашку на блюдце. — Хезер живет в Канаде, с тех пор как… как уехала из Мехико.

— …С тех пор, как сбежала из монастыря, — уточнил Филип. — Она и об этом мне сказала.

Наступила долгая пауза. Совсем рядом взметнулась, мелькнув на фоне ярко-зеленой травы, колибри, села на ветку магнолии. Вдалеке гулом проводов высокого напряжения зашлась цикада. Филип ждал. Фокскрофт водил длинным, ревматичным пальцем по краю чашки.

— Вы сказали — перед тем, как исчезла… — проговорил генерал, не поднимая глаз.

— Именно так. Меня ударили по голове. А когда я пришел в себя, Хезер уже не было. Но осталась кровь…

Подбородок старика дрогнул, на мгновение что-то блеснуло в глазах. И тут впервые Филип увидел, как они похожи с Хезер.

— Кровь?

— Вот именно, кровь! Словно ударили об стену головой, после чего похитили.

— Вы утверждаете, что ее похитили? — переспросил генерал.

— Конечно, похитили! Полицейский, которого я вызвал, предложил обратиться в ФБР. Возможно, он прав.

— Не думаю, чтоб ее похитили, — сказал Фокскрофт.

— Ведь вы же не видели!.. Ее взяли силой. Я называю это похищением.

— Зачем вы ко мне приехали? — спросил старик. На сей раз глаза сверкнули у Филипа.

— Да затем, черт побери, что она ваша дочь! Через двенадцать лет она внезапно возникает предо мной, сообщает, что навещала вас пару дней назад, вы же утверждаете, будто она, уехав из Мексики, живет в Канаде! Значит, кто-то лжет!

— Она мне не дочь! — отрезал Фокскрофт.

— Что за черт, как вы сказали? — переспросил Филип.

— Я сказал что есть. В последний раз, мистер Керкленд, я виделся с дочерью в семидесятом году. Последнее письмо я получил от нее в семьдесят втором. Это был ответ на мою телеграмму с известием о смерти матери, которую я послал на ее имя в Калькутту, в «Приют матерей». То, что я от нее получил, походило скорее на проповедь о неисповедимости божьих путей. Мы, мистер Керкленд, крестили дочь в баптистской церкви. Я простил ей, когда она перестала ходить в эту церковь. Я даже простил ей, мистер Керкленд, что она стала католичкой. Но я не смог простить ей того, что она не приехала на похороны родной матери. В конце письма она сообщала, что считает своим долгом служить живущим, а не хоронить мертвых. О господи, зачем я вам все это рассказываю!..