Десятый крестовый - [6]

Полгода длилась страсть, не утихая. Под конец она обескровила обоих. К весне семьдесят первого стало ясно, что Филип и Хезер до дна исчерпали друг друга. Хезер стала замыкаться в себе, ходила молчаливая, отрешенная. Филип ожесточился еще больше и, не скрывая ненависти к миру, позволял себе смотреть на него лишь в объектив фотоаппарата. Не успев возникнуть, потерпела крах демократия в Бангладеш; в Лаосе начались военные действия; к власти в Уганде пришел Иди Амин. Как-то в метро они сцепились по поводу только что просмотренного на Елисейских полях фильма «Механический апельсин» и попросту разругались. После чего сгоряча, еще не осознав все как следует, Хезер бросила свои уроки и решила отправиться с Джанет на попутках в Индию, Филип же дал согласие заказчику из Северной Ирландии. Снимок «Хезер. Орли, 1971» он сделал как раз перед посадкой в самолет до Дублина. С тех пор они с нею не виделись.

Вплоть до сегодняшнего дня.

И увидев ее, Филип ощутил, как бешено, словно двенадцать лет назад, заколотилось сердце.

— Прелестно выглядишь, — сказал он.

Она стояла у чердачного окна, смотрела на улицу, вся какая-то напряженная, скованная. Но выглядела и в самом деле прелестно. Очень скромные юбка и блузка; но даже в этой маловыразительной одежде заметно, что фигура ее чуть изменилась. Волосы подстрижены, потемнели, во взгляде уже нет девической беспечности. Это была все та же Хезер, но время или жизнь — а может, и то и другое — пригасили горячность, огонь в глазах.

Хезер обернулась, руки защитным жестом скрещены на груди. Улыбнулась, чуть слышный призвук вырвался было из гортани, но замер.

— Ты тоже..

И между ними, как ржавый гвоздь в кровле, завязла тишина.

— Может, кофе хочешь? — предложил Филип, махнув в сторону кухни. — Сядем за стол… Хезер мотнула головой.

— Нет, лучше здесь! Наверно, помнишь, не люблю сидеть.

— Конечно, ради бога… — отозвался Филип.

Закурил, встал на невысокий подоконник.

Хезер прошла вдоль стены по едва оставшемуся среди хаоса проходу, рассматривая фотографии. Филип скользил взглядом по стройной спине, ногам, красивому изгибу бедер, чувствуя, как подступает возбуждение. Закрыл глаза, чтобы прогнать его.

Хезер повернулась, пошла в его сторону.

— Ты все такой же. По-прежнему гибель и смерть.

— Ну, не только, — Филип попытался изобразить улыбку. — Случается, иное снимаю.

Она кивнула; ее ладонь легла на деревянный подоконник, совсем рядом с голой ногой Филипа. Хезер поводила пальцем по многократно крашенной поверхности, убрала руку.

— Знаю. В Мехико мне попался твой фотоальбом. Даже всплакнула, когда ту фотографию увидела. Мой уход…

— И мой, — поправил Филип. Она кивнула.

— Да… наверное, так…

Снова ладонь легла на подоконник, пальцы, приковывая внимание их обоих, гладили дерево.

— А почему вдруг в Мехико? — спросил Филип.

— Не поверишь…

Она улыбнулась; снова Филипа мгновенно обдало жаром.

— Рискни! — усмехнулся он. — За эти двенадцать лет я столько перевидал, ничем не прошибешь.

— Собиралась принять обет…

— Обет? — воскликнул Филип. Она кивнула.

— Хотела стать монахиней. Восемь лет провела при ордене «Сестер милосердия», сначала просто так, потом послушницей.

— Ну и… стала? — поспешно спросил Филип, боясь, что Хезер замкнется в себе, не доскажет до конца.

— Не смогла… Веры не хватило. Понимаешь, иссякла… Хезер запнулась.

— И что же?..

Она слегка подалась от окна, лицо попало в тень оконного переплета.

— Захотелось снова домой, снова вернуться к обычной жизни, только все так переменилось за годы… Виделась с отцом, он сказал, что ждет меня. Но я не поверила, отправилась к Джанет…

— К Джанет Марголис? Хезер кивнула.

— Она теперь живет в Канаде, в Торонто. У нее ребенок. Поехала к ней, пожила немного. Появились новые друзья или что-то в этом роде. Убеждали меня не ездить к отцу, к тебе, но как я могу…

— Ты виделась с отцом?

— Да, вчера, — ответила Хезер. — Он теперь переехал в Вашингтон. По-прежнему на генеральской должности. Его даже повысили. Уже не три, а четыре звездочки. Начальник штаба армии.

— И ко мне приехала…

Хезер улыбнулась. Сказала задумчиво:

— Моих друзей это явно не обрадует. Для них ты самый опасный человек.

— Еще и друзья… — проговорил Филип. К какой такой публике могло прибить Хезер?

Они долго молчали, вдруг она засмеялась, тихо-тихо.

— Знаешь, уже лет восемь я не целовала никого, разве что ребенка. Целых восемь лет… — Она посмотрела на Филипа. — Вот уже восемь, нет, десять, двенадцать лет все во мне спит, все ждет тебя, будто ты, как волшебный принц, приедешь и разбудишь… — Она плакала, слезы струились по щекам, к уголкам рта. — Я уже не верю, — шептала она, — не верю в сказочных принцев. Филип… — И снова засмеялась тихо, глухо. — Древние африканцы сказали бы — двенадцать лет назад ты похитил мою душу. Когда сделал тот снимок…

Филип спрыгнул с подоконника, шагнул к Хезер, обнял, шепча:

— Я верну ее тебе, только скажи…

Он поцеловал ее: родной запах волос, родные губы, только соленые от слез.

К вечеру, когда солнечные лучи загорелись закатным огнем, Филип спросил, не хочет ли Хезер выпить кофе или просто перекусить.

— А что, если чаю на травах? — с улыбкой сказала Хезер. — Во мне еще сидит хиппи!