Десятый крестовый - [71]

Снова Хезер пробормотала что-то; Сара глядела вперед, нахмурившись, кусая губы. С того момента, как они приземлились в аэропорту имени Даллеса, Хезер как будто начала приходить в себя. Слава богу, за время полета ни разу не проснулась: случись, что Хезер после всех перенесенных ужасов очнулась бы в хвостовой части «джумбо», летящего в другой конец страны, неизвестно какими неприятностями все могло бы обернуться. Даже если очнется, когда приедут в «Лисью тропу», и то появятся сложности. Сара не имела опыта, не знала, как себя вести в подобных случаях, а до ближайшей больницы очень далеко. Не авантюра ли это, везти Хезер сюда, в такую глушь?

Вот и поворот на «Лисью тропу». Хезер пока спит. Сара осторожно съехала на пыльный проселок; до усадьбы осталось километра полтора. По дверцам автомобиля хлестали ветки близко растущих от края дороги ясеней, черной ольхи. Такой родной, такой знакомый шелест! Сара успокоилась. До ближайшего соседа отсюда примерно километр, единственная связь с миром — телефон. Все-таки надо передохнуть, осмыслить события последних дней. И «Листья тропа» — самое подходящее для этого место.

Внезапно дорога стала шире, и Сара выехала на круг перед фасадом высокого двухэтажного белого дома, отдаленно напоминавшего древний ирландский особняк. Нескошенная трава на огромной лужайке пожелтела, некогда подстриженные куртины гортензии и шиповника росли неухоженные. Жалованье, которое отец выплачивал конторе Хокера за присмотр, не предусматривало уход за ландшафтом. Объехав лужайку, Сара подкатила к дому, выключила двигатель.

Четыре высокие колонны поддерживали крупный портик, в тени под ними утопало девять окон нижнего этажа и двойная дверь парадного входа: чуть пологая крыша портика тускло сияла в поздних лучах солнца. Хоть выложенная камнями дорожка поросла травой, хоть никем не обрезаемая сирень у входа буйно разрослась, здесь все в основном осталось по-прежнему.

Сара вышла, обошла машину, открыла дверцу, вытащила Хезер, поставила ее на ноги. Медленно стала подниматься с ней по ступенькам. Когда подошли к дверям, Сара, поддерживая Хезер за талию, свободной рукой вложила в замочную скважину ключ. Открыла дверь, ввела Хезер в дом.

Спертый воздух, пахнет мускусом, темнеет мебель в полумраке, на мраморном полу вестибюля призрачным саваном лежит пыль. К горлу Сары подступил комок. Никто, кроме смотрителя, не бывал в доме с того самого дня, как умерла бабушка.

Чтобы не тащить Хезер по винтовой лестнице наверх, Сара решила поместить ее в гостевую комнату, которая располагалась как раз за «летним кабинетом» деда. Раньше здесь была «оранжерея», так по крайней мере окрестил ее дед, однако оба поколения детей сперва преобразили ее в помещение для игр, а потом, когда все дети выросли, комната стала предназначаться для семейных гостей, туда поставили огромную кровать и оборудовали тут же ванную комнату.

Сара опустила Хезер на старую, продавленную тахту, укрыла легким одеялом, которое нашла здесь же, в громадном стенном шкафу. Удостоверившись, что гостья устроена удобно, пошла обходить дом, смахивая пыль, распахивая окна.

На первом этаже было семь комнат, все располагались вокруг овального вестибюля и винтовой лестницы. Две из них, «летний кабинет», а по существу старинная библиотека — стены в дубовых панелях, книжные шкафы от пола до потолка — и огромная гостиная с тяжелой мебелью позапрошлого века английского и американского образца, которую дед так любил, выходили окнами на фасад, с видом на сбегавшую вниз лужайку, тенистые деревья, широкие просторы реки. За этими комнатами шла столовая, отделенная от гостиной раздвижной дверью, которую на памяти Сары никто никогда не задвигал. В столовой мебель такая же, как в гостиной, плюс еще массивный стол из вишневого дерева, и вокруг него, как и прежде, застыли обитые гобеленом стулья. В глубине дома, окнами на подъездное шоссе и тенистую рощу на самом краю лужайки, — кухня, комната для завтрака и бельевая.

Почему-то второй этаж запомнился Саре своей новизной. Мебель в просторной хозяйской комнате, спальне и гостиной, которые занимали дедушка с бабушкой, была легкая, по большей части плетеная или из бамбука; три остальные комнаты, такие же светлые, просторные. Поднявшись на последний виток лестницы, Сара оказалась в комнате, где когда-то жила, — маленькой, со скошенным потолком, с двумя старинными слуховыми окошками в крыше, с веревочной лесенкой на блоке, которую можно спустить и оказаться на капитанском мостике — выступе портика. Иногда в душные летние ночи отец позволял Саре с одеялом и подушкой устраиваться на крыше, где было прохладней. Она лежала, уставившись в бесконечные неподвижные стаи ярких звезд на темном небе, ждала, когда покажется лик луны или, если повезет, блеснет тонким волоском хвост кометы. Сара немного постояла посреди комнаты, погрузясь в воспоминания; наконец, поборов мягко накатившую волну грусти, она решила спуститься, посмотреть, как там Хезер.

Женщина во сне сбросила с себя одеяло, казалось, она вот-вот проснется. Веки подрагивали, шевелились губы; руки, словно оживая, слабо трепетали, как пойманные в силок птицы; пальцы красивые, длинные. Сара вышла к машине, вынула продукты, купленные во Фредериксбурге, поставила чай, выпила, вернулась в большую комнату, села напротив Хезер и стала ждать.