Десятый крестовый - [73]

Он стоял на полу, слепо озираясь вокруг, выставив вперед руки. Пальцы натолкнулись на какую-то преграду: грубая деревянная поверхность. Какой-то ящик. Обойдя его, Филип двинулся с вытянутыми руками по подвалу, хватая пальцами пустоту. Наткнулся на стену, пошел вдоль нее, дошел до угла. Не считая ящиков у окна, подвал оказался на удивление пуст. То ли дело в его собственном подвальном отсеке в Нью-Йорке — сам черт ногу сломит.

Филип облизнул пересохшие губы. Во рту тоже совершенно пересохло, сердце билось учащенно. Подумалось: наверно, такие, как Док, мрут раньше времени от стресса. Если бы он избрал себе такое ремесло, давным-давно бы уже помер со страху.

Обойдя угол, он двинулся дальше, пока со всей силы не трахнулся лбом о столб, выросший будто из-под земли, как раз между слепо раздвинутыми руками. Охнул от боли, сдерживаясь, чтоб не застонать, ощупал столб. Что это, стойка лестницы? Скользнул руками вверх и наткнулся на деревянный выступ. Ступенька. Он задержал дыхание, чтоб успокоить сердцебиение, пошел на цыпочках вперед, держась за столб. Нащупал ногой нижнюю ступеньку, начал подниматься. Левой рукой держался за узкие перила, правой, вытянутой перед собой в кромешной тьме, он страховал глаза, и так поднимался все выше, пока пальцы не уткнулись в гладкую поверхность двери. Остановился на верхней ступеньке, прислушался. Тихо. Слышно только его дыхание. Нащупал ручку; дрожа от страха, повернул. Дверь отворилась бесшумно, и он вступил в кухню Чарлза Тодда. Утопленный в потолке светильник горел холодным светом, заливая пустую кухоньку молочно-белым сиянием. Тодд явный сторонник функциональности; кухня являла некий симбиоз «Баухауз»[44] и административного дизайна НАСА: столики вдоль стен с темно-коричневым пластиковым покрытием, сияют металлические ручки ящиков и дверец, кухонный комбайн, вмонтированная в стену высокочастотная электропечь, кофемолка «Браун» и сверкающая, ультрасовременная кофеварка-»экспрессо».

Осторожно прикрыв за собой дверь, Филип на цыпочках пошел по выложенному темно-синей плиткой полу к двери, ведущей из кухни в дом. За ней узкий коридор вел к парадному входу. Филип пошел вперед, заглядывая в комнаты, шедшие по правой стене. Столовая — длинная, узкая комната, массивный деревянный стол, полдюжины кожаных кресел с хромированной отделкой, на ослепительно белой стене тавризский ритуальный коврик. За столовой — маленькая квадратная гостиная с окнами на улицу, та же мебель, кожа, хром; на стене, судя по колориту, явно произведение Розенквиста. Судя по обстановке, Тодд человек умеренных вкусов, но не исключено, что не в хозяине дело, просто поработала рука декоратора.

Подойдя к лестнице в конце коридора, Филип взглянул на часы. Он уже восемь минут в доме, больше половины времени, отводимого Доком на операцию. Филип стал подниматься на второй этаж по ступенькам, покрытым толстым ковром, не без страха прикидывая, что, если сию минуту заявится Тодд, пути к отступлению уже не будет. Поднявшись, быстро оглядел все четыре комнаты, выходившие дверями в маленький холл. Две спальни, одна явно для гостей, ванная, кабинет. Филип шагнул прямо в кабинет, прикрыл дверь, зажег свет. Здесь!

Расположенный в глубине дома прямо над кухней, кабинет был мал и без окон. Три стены заставлены книжными шкафами от пола до потолка, на нижних полках одинаковые толстые пластиковые папки. Вдоль четвертой стороны, по обеим сторонам от двери рядами шкафчики для хранения документации. Посреди кабинета большой четырехугольный стол, на нем — серый компактный терминал с дисплеем, принтер, высокая стопка сложенных гармошкой оттисков. Перед терминалом удобное кресло. Вокруг безупречный порядок, в тишине слабо шелестел кондиционер. Филип сел в кресло и уставился на экран дисплея. В левом верхнем углу вспыхивал и гас огонек курсора. Поборником экономии Тодд явно не был: терминал не выключался, чтобы в любую минуту обращаться к его услугам. Это, в свою очередь, означало, что установка может иметь связь с компьютерами, принадлежавшими именно Тодду, а не какому-нибудь вычислительному центру.

— И что дальше? — вслух произнес Филип.

Машина фирмы ИБМ, той самой, с дисплеями которой ему иногда приходилось иметь дело в телеграфных агентствах и редакциях — отечественных и зарубежных. Филип прикрыл глаза, напряг память, стараясь собрать воедино все мизерные познания о работе с компьютером. Вырисовывалось что-то весьма смутное. Он открыл глаза, уставился на клавиатуру. Неуверенно потянулся, нажал клавишу «run»[45] с левой стороны. Огонек курсора пыхнул с легким треском и пошел писать.

«НАЗВАНИЕ ДОКУМЕНТА»

Филип набрал:

— «Десятый крестовый».

Никакой реакции. Он нажал клавишу «restore»[46], надпись на экране исчезла, и Филип начал с самого начала, на сей раз набрав: «Невада. Спецкурс самозащиты». Снова пусто. На лбу у Филипа выступил пот, ладони стали влажными. Он утер их о штаны. Смертельно хотелось курить. Времени в обрез! Что же, черт побери, надо делать? Осталось последнее. Он набрал:

«Иерихон». Ничего.

— Дьявол! — с яростью бросил он. Глянул на часы. Семнадцать минут прошло! Он нарушил основную заповедь Дока. И тут в памяти забрезжило: сидел как-то в кафе Нью-Йоркского отделения Ассошиэйтед Пресс, пил кофе с длинноногой девицей… разговор про компьютерную память, редактуру, печать… Филипу тогда казалось гораздо увлекательней умыкнуть куда-нибудь длинноногую, а не выслушивать ее познания об устройстве машин, на которых она работает. И все же что-то застряло в голове. Длинноногая говорила: когда надо вызвать что-то из машинной памяти, самое сложное — графически точное соответствие образцу изначального вопроса. Если в первый раз текст набирался с большой буквы, надо обязательно набирать и в дальнейшем с большой. Забудешь, в каком виде набиралось изначально, пиши пропало!