Десятый крестовый - [70]

Про себя решил, что в его положении смешно думать о снижении фактора риска до минимума. Если после двадцати гудков Тодд трубку не поднимет, придется считать, что того вечером нет дома. В остальном же остается полагаться только на случай. Кто его знает, есть ли в доме сигнализация; но приходится рисковать, делать нечего. Если у Тодда в доме собака, от нее единственное средство обороны — декоративный ножик для разрезания бумаги, лежавший на столе в гостиничном номере.

— Хорош стратег, нечего сказать! — буркнул Филип, лежа в темноте с сигаретой в зубах.

Скорее всего данные, которые ищет Филип в доме Тодда, должны оказаться в компьютерной записи, и если Тодд, как утверждают, преуспевает в компьютерном бизнесе, естественно предположить, что он и в доме своем, и в своем заведении на Капитолийском холме имеет связанные между собой терминалы. Значит, есть коды, пароли и всякое такое. Познания Филипа в компьютерной технике ограничивались военной блицигрой на машине VIC-20 или обработкой информации с помощью системы VDT, распространенной в редакциях журналов и газет. И все.

Идея вломиться к Тодду представлялась Филипу все нелепей и нелепей, не говоря уж большего — опасной. Вторая заповедь Дока относилась к фактору времени. Туда-сюда — при минимальных затратах этой ценнейшей субстанции. За все сорок лет обшаривания будуарных комодов у своих «благодетелей», по свидетельству Дока, он ни разу не затратил на такое мероприятие более четверти часа. Таков был принцип его работы, даже если грабитель на сто процентов уверен, что владельцы на противоположном краю света.

Филип вздохнул, погасил сигарету, закурил новую. Встал, подошел, не одеваясь, к окну. Курил и смотрел, как снуют по Висконсин-авеню огоньки машин из пригородов Берлейт и Гловер-Парк.

Безрассудная идея. Вламываться в дом к Тодду — не та соломинка, за которую можно хвататься. Даже если его не застукают, все равно, шанс что-нибудь найти равен нулю. Очередной взлом только удлинит цепь уже совершенных им преступлений.

Но ведь что-то же надо делать! История завертелась с его личных проблем: единственное, чего он хотел вначале, — найти Хезер, убедиться, что ей ничего не грозит. Толково объяснить себе, почему, собственно, он считал это своим долгом, Филип не мог. Теперь дело зашло слишком далеко: во-первых, встретил Сару, узнал историю смерти ее отца; во-вторых, выясняется, что «Десятый крестовый» замышляет что-то чудовищное в крупном масштабе. Сара права. Теперь и он уверен в этом.

«Десятый крестовый» не что иное, как банда бездельников, одержимых и злобных, которые именем Христа прикрывают свои бесчисленные бредовые помыслы. Обделенные от природы, они хотят владеть всем; никого, кроме себя самих, не признающие, они готовы в слепой ярости и жестокости истреблять всех, кто иначе представляет смысл жизни. Как в Германии после Версаля, как в годы Великой Депрессии и массовой безработицы, так и сейчас в Америке после Вьетнама и Уотергейта, после иранского кризиса в движение приходит серость.

— Дерьмо! — вслух вырвалось у Филипа.

Иначе не назовешь. И ни к чему копаться в психологии этой нечисти. Они надругались над дорогим ему человеком, пытались сломать и его. Нет, им нельзя спускать! Все. Так просто, так понятно, и в то же время страшнее не придумаешь! Сара вчера сказала: «Найдем подонков!»

Филип посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.

Он набрал домашний номер Тодда, слушал отзывавшиеся эхом гудки, сам не зная, что лучше — снимут трубку или не снимут. Подождав до двадцатого гудка, нажал рычаг. Минут через десять он уже шел по Висконсин-авеню на север, по направлению к Пи-стрит.

Сара вела взятый напрокат «линкольн» по петлявшему шоссе от Фредериксбурга к заливу реки Потомак, и каждая ферма на пути, каждая рощица напоминала ей о детстве, о летних каникулах, которые она проводила у бабушки. Вилла стояла на берегу длинного узкого заливчика в нескольких милях вверх по реке от Фэрвью-бич, и для Сары эти места были связаны с безмятежностью, с мечтами, надеждами. С шестилетнего возраста и до самой юности каждый год она меняла свои мечты. То ей хотелось стать балериной, то натуралистом, то еще кем-нибудь, и это огромное поместье каждый раз становилось новым полем ее деятельности — хотя бы на несколько радужных недель в году! То, надев самодельную пачку, Сара принималась кружиться по прохладным мхам среди берез, то с двоюродными братишками играла на диком берегу в Гека Финна. То рассматривала под микроскопом, подаренным отцом к рождеству, цветы, гусениц, дождевых червей. То в своей маленькой комнатке на третьем этаже зачитывалась книжкой «Энн из зеленого домика» и все мечтала, чтоб и у нее были такие же рыжие кудряшки и даже веснушки. Неизменно в воспоминаниях о детстве главное место занимала «Лисья тропа», так назвала бабушка поместье.

На сиденье рядом шевельнулась Хезер, пробормотала что-то в своем беспокойном сне. Сара потянулась, осторожно откинула ей со лба упавшие пряди.

Даже после всего, что перенесла, Хезер поражала своей красотой, и Сара ощутила легкий укол досады. Отвернулась, сосредоточилась на дороге. Холмы и перелески по обеим сторонам катились под уклон, сбегая к берегу Потомака. Еще чуть больше десятка километров, и они на месте. Снова Сара взглянула на Хезер, улыбнулась печально, подумав, как должно быть жутко ей в ее воспоминаниях, постоянно среди чужих людей, среди чужих мест, и все это она видала не из окошка туристического поезда, а исхаживая мили пешком в зной и пыль.