Десятое декабря - [10]

Зазвонил телефон, и хозяйка дома тяжелыми шагами направилась в кухню, где положила на стол завернутые в бумажное полотенце какашки, которые до этого изящно держала в руке.

– Мама, я его хочу, – сказала Эбби.

– Я обещаю его выгуливать типа два раза в день, – сказал Джош.

– Не говори «типа», – сказала Мари.

– Я обещаю его выгуливать два раза в день, – сказал Джош.

О’кей, хорошо, значит, тогда они возьмут в дом собаку белой швали. Ха-ха. Они могут назвать его Зик, купить ему трубку из кукурузного початка и соломенную шляпу. Она представила себе щенка, нагадившего на ковер, вот он смотрит на нее типа «Никак не мок удержаца». Да ладно. Разве она такая уж аристократка? Все может изменяться. Она представила себе выросшего щенка, говорящего с британским прононсом, развлекающего друзей речами вроде: Происхождение моей семьи было, гммм, скорее не было, скажем так, благородных корней…

Ха-ха, ух ты, что за удивительная голова, всегда выдавала на-гора такие…

Мари подошла к окну и, с антропологическим интересом отодвинув жалюзи, была потрясена, настолько потрясена, что отпустила жалюзи и потрясла головой, словно пытаясь проснуться; ее потрясло то, что она увидела: мальчика, на несколько лет младше Джоша, привязанного веревками и цепочкой к дереву с помощью какой-то хрени, которой… она снова отвела жалюзи, уверенная, что не могла видеть то, что видела…

Когда мальчик бросался бежать, цепь вытягивалась. Сейчас он как раз бежал, смотрел на нее, демонстрировал. Когда он выбрал цепь полностью, та резко дернулась, и мальчик упал, будто его пристрелили.

Он сел, подтянулся за цепь, покрутил ею туда-сюда, подполз к миске с водой и, поднеся к губам, сделал глоток – глоток из собачьей миски.

Джош подошел к окну.

Она позволила ему смотреть.

Он должен знать, что жизнь – это не сплошные уроки, игуаны и «Нинтендо». Жизнь – это еще и вот такой мальчик из простых, весь в грязи, привязанный, как животное.

Она вспомнила, как вышла из кладовки и увидела разбросанное нижнее белье матери и металлическую вешалку канавокопателя, увешанную оранжевыми флажками. Она вспомнила, как в одном из старших классов стояла перед школой на жутком морозе, снег усиливался, а она снова и снова считала до двухсот, каждый раз обещая себе, что, досчитав до двухсот, отправится в долгий путь домой…

Господи боже, она на все была готова, лишь бы появился какой-нибудь праведный взрослый, подошел к ее матери, встряхнул хорошенько и сказал: «Ты, идиотка, это же твой ребенок, твой ребенок, которого ты…»

– Так как вы думали его назвать? – спросила женщина, выходя из кухни.

Ее жирное лицо с тоненьким мазком помады излучало жестокость и невежество.

– Боюсь, что мы его в конце концов не возьмем, – холодно сказала Мари.

Какой вой подняла Эбби! Но Джош – ей придется потом похвалить его, может быть, купить ему Пакет расширения для «Итальянского хлеба» – прошипел что-то сестре, после чего они пошли прочь из захламленной кухни (мимо чего-то вроде коленчатого вала на противне, мимо сушеного красного перца, плавающего в жестянке с зеленой краской), а хозяйка дома трусила следом, говоря, постойте, постойте, можете взять его бесплатно, пожалуйста, возьмите – она и в самом деле хотела, чтобы они его взяли.

Но Мари сказала нет, они не смогут взять его сейчас, она чувствовала, что человек не должен что-то иметь, если он не может обеспечить своей собственности надлежащий уход.

– Ох, – сказала женщина, вся обмякнув в дверях; за одно ее плечо цеплялся щенок.

Сев в «лексус», Эбби тихонько заплакала, повторяя:

– Нет, правда, для меня это был идеальный щенок.

Щенок и в самом деле был хорошенький, но Мари ничуть не собиралась потакать дочери в такой ситуации.

Нет – и все.

Мальчик подошел к забору. Если бы только она одним взглядом могла сказать ему, «Жизнь не обязательно будет всегда такой. Твоя жизнь, может быть, расцветет во что-нибудь замечательное. Это может случиться. Это случилось со мной».

Но тайные взгляды, взгляды, которые передавали целый мир смыслов своим тонким бла-бла-бла, – все это была полная ерунда. Не ерундой был звонок в Агентство защиты детей, где у нее была знакомая, Линда Берлинг, такая дама церемоний разводить не станет, увезет этого несчастного малыша с такой скоростью, что тупая голова жирной мамаши завертится, как юла.

– Бо, через секунду вернусь! – прокричала Келли и, разводя кукурузные стебли вовсе не щенячьей рукой, шла и шла, пока не осталось ничего, кроме кукурузы и неба.

Он был такой маленький, когда она поставила его на землю, не шевельнулся, только принюхался и упал.

Да какая разница – утонуть в пакете или умереть от голода среди кукурузы? Тогда Джимми не придется это делать. У него и так забот по горло. Мальчишка с волосами до пояса, с которым она когда-то познакомилась, превратился в старика, сморщенного от забот. Что касается денег, то у нее припрятано шестьдесят. Двадцатку из этих шестидесяти она даст ему и наплетет типа «Люди, которые купили щенка, были очень симпатичные».

Не оглядывайся, не оглядывайся, мысленно повторяла она, несясь по полю.

Потом она прошла по Тилбэк-роуд, словно спортивной ходьбой, как леди, которая ходит каждый вечер, чтобы быть стройной, только ей до стройности как до луны, она знала, а еще она знала, что при спортивной ходьбе не носят джинсы и незашнурованные ботинки. Ха-ха. Она была не какая-то там дурочка. Просто неправильно выбирала. Она помнила слова сестры Линетт: «Келли, ты достаточно умна, но ты склонна к таким вещам, которые не приносят тебе пользы». «