Десять слов про Китай - [3]

Каждому, кто жил в китайском городе, знакомо ощущение огромной человеческой массы. Но только видевший многомиллионные толпы на площади Тяньаньмэнь по-настоящему почувствовал, что Китай — страна с самым большим населением в мире. Съехавшиеся отовсюду студенты становились на площади или просто где-нибудь на улице и говорили дни напролет, хрипли, теряли голос, но упрямо продолжали выступать. Умудренные летами старики, матери с детьми на руках с уважением смотрели на их юные лица, слушали их порой незрелые речи, энергично кивали и горячо аплодировали.

Были и забавные моменты. Однажды в полутемном зале Китайской академии общественных наук на заседании союза столичной интеллигенции я стал свидетелем нападения нескольких деятелей науки и культуры на заместителя главного редактора одной газеты. Газета только что опубликовала заявление союза, и борцы за правду были возмущены тем, что их подписи напечатали ближе к концу списка — под именами людей гораздо менее известных. Никакие объяснения и извинения их не устраивали. Успокоились они только с появлением Янь Цзяци.

Я в первый и последний раз увидел этого знаменитого ученого, в то время близкого к реформатору Чжао Цзыяну. Он вошел в зал и еле слышно, подавленно сказал притихшей публике: «Цзыян лег в больницу».

Если руководитель ложился в больницу, это означало, что он потерял власть или прячется. Все участники заседания мигом поняли, что произошло. Особенно сообразительные смылись сразу, а вскоре и остальных как ветром сдуло.

После событий на площади Тяньаньмэнь Чжао Цзыян исчез из нашего поля зрения. Только в 2005 году новостное агентство Синьхуа сообщило о смерти некогда влиятельного политика в следующей краткой заметке: «Товарищ Чжао Цзыян долгое время страдал заболеваниями органов дыхания и сердечно-сосудистой системы и неоднократно проходил стационарное лечение. В последнее время состояние его здоровья резко ухудшилось, медицинские мероприятия не принесли желаемого эффекта, и 17 января он скончался в Пекине в возрасте 85 лет».

В Китае даже о смерти вышедшего на пенсию министра сообщают гораздо подробнее. А тут — крупный партийный деятель, однако его биографию не привели и даже не указали времени прощания с телом. Но о траурной церемонии каким-то образом узнала самая бесправная группа китайского населения — так называемые судебные беженцы, ночующие в Пекине на Южном вокзале. Конечно, полиция не пустила их на гражданскую панихиду, ведь у них не было пригласительных билетов. Тогда они встали на улице с транспарантами, выражающими скорбь по Чжао Цзыяну.

В Китае существует традиция подачи жалоб в обход законодательной системы — последняя надежда обиженных, жертв коррупции и неправого суда, воображающих, будто где-то еще остались неподкупные функционеры. Это наследие древних конфуцианских обычаев, когда люди верили в честность чиновников больше, чем в беспристрастность закона. «Судебные беженцы» стекаются в Пекин со всех концов Китая, часто тратя последние деньги на проезд, и мечтают, что когда-нибудь явится добрый начальник и восстановит справедливость. По официальным данным, в 2004 году количество жалоб достигло десяти миллионов. «Беженцы» влачат жалкое существование: голодают, ночуют на улице, полиция их гоняет, как нищих, а некоторые хорошо живущие интеллектуалы называют их «психически больными людьми». Этот-то обездоленный «народ» и пришел в январе 2005 года попрощаться с Чжао Цзыяном. Они называли его «самым обиженным человеком в Китае» — сами они еще могут к кому-то обратиться, а Чжао Цзыяну «и пожаловаться было некуда».

В конце мая я вернулся в провинцию Чжэцзян, уладил домашние дела и 3 июня сел в Пекинский поезд. Я лежал на плацкартной полке и под мерный перестук колес думал, что студенческое движение — настоящий марафон, который неизвестно когда закончится. В вагоне зажегся свет — наступил вечер. Наутро меня разбудило радио, и по возбужденному голосу диктора я понял, что войска вошли на площадь Тяньаньмэнь.

После выстрелов 4 июня студенты — и пекинские, и иногородние — обратились в бегство. У меня до сих пор стоят перед глазами толпы, которые я увидел, выйдя из Пекинского вокзала. Я некстати вернулся в город как раз тогда, когда все его покидали. Пробираясь с рюкзаком за плечами сквозь толкущийся на привокзальной площади народ, я уныло думал, как бы поскорее уехать отсюда.

Уехал я 7 июня. Из-за сгоревшего поезда железнодорожное сообщение между Пекином и Шанхаем нарушилось. Я решил добраться поездом до Уханя, а оттуда поплыть домой, в Чжэцзян, на теплоходе. До Пекинского вокзала мы с парой попутчиков поймали трехколесную таратайку. Центральная улица Вечного спокойствия поражала своей пустынностью. Бурливший еще несколько дней назад Пекин обезлюдел. В темноте пылали остовы машин. У Врат основания государства мы робко проехали под дулом нацеленной прямо на нас грозной танковой пушки. У вокзальной кассы очередь меня чуть не раздавила. Билеты остались только стоячие, «без места». Военный патруль пустил меня внутрь только после тщательной проверки, убедившись, что я не похож на фотографию ни одного из тех, кто числился в розыске.