Десять ночёвок - [75]

Все, что ответила Аликс:

— Будь реалисткой!

— «Будь реалисткой»? Мне быть реалисткой? — почти орала я. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду под этим твоим «будь реалисткой»?

— Право, Эмили, мне кажется, ты чересчур долго пробыла здесь, на промыслах, — отстраненно проговорила она. — Если вознамерилась изолировать себя от реальности, живя у черта на куличках в пустом трейлере с пьяницей-коматозником, то твое восприятие мира неизбежно будет тяготеть к паранойе.

Каждое ее слово переворачивало меня с ног на голову, превращая в диковинного уродца.

— Что значит «жить» с ним? — взвизгнула я, испугавшись, что она может быть права.

— О, хватит тебе, Эмили. Все знают, как ты любишь ненавидеть Ховарда.

— Нет, не люблю! Я его не выбирала. Он просто довесок к этой работе. Неужели не понимаешь? Это единственная гребаная работа, которую я смогла получить, — хныкала я.

Она рассмеялась, ее глаза сияли отраженным светом от вывески мотеля. Запах виски снова окутал мне лицо, когда Аликс наклонилась поближе и прошептала:

— Неприятно быть той, кто сообщит тебе, дорогуша, на этой продвинутой стадии твоей жизни, но ты и впрямь намного умнее, чем требуется для этой работы. Тебе никогда не приходило в голову, что ты, возможно, ставишь перед собой мелкие цели, чтобы избежать риска провала?

У меня кожа на черепе похолодела. На миг я позабыла, в какой точке планеты нахожусь. Мысли умчали меня куда-то далеко, и мне уж точно не хотелось быть там, где я была, и слышать то, что слышала.

Аликс повернулась и пошла прочь.

— Доброй ночи! — негромко бросила она через плечо. Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась в своем номере.

Глава тридцатая

Я долго сидела впотьмах, пока слезы медленно улетучивались, а мысли блуждали по событиям, случившимся с момента появления Аликс. Мой тщательно выстроенный мирок рушился, уносимый полуночным ветром. Одна в своем трейлере, я даже полностью одетой чувствовала себя голой, как никогда раньше. Я безмолвно молилась, чтобы не пришлось вновь увидеть Аликс, будто это уняло бы боль в моем сердце.

Треклятый блокнот лежал там, куда я его спрятала, в кармане джинсов. Но я подозревала, что кто угодно мог заглянуть в него, а после вернуть обратно, не оставив улик.

Я наклонилась вперед, уткнувшись головой в колени. Разум метался взад и вперед между непосредственной физической опасностью и застарелой агонией моей души; взад и вперед, как ревущий прибой, стирая то, что осталось от моей стойкости. Мать была права, она всегда права: я такая же тупица, как мой папаня, вот только без его обаяния. Мой разум в конец запутался и, наконец, мной овладела усталость. Теперь уже все равно, что со мной будет. Я решила оставаться на месте только из-за слабой надежды избежать увольнения — последней ступени позора.

Следующие часы протекли, точно в тумане. Я сидела, склонившись над столом, подперев лоб руками и пытаясь уснуть, не сползая на пол. Дестабилизирующее действие гравитации будило меня каждые десять-пятнадцать минут, пока я не нашла достаточно стабильное положение, чтобы не соскользнуть со стула; но затем периодические колющие удары в спину взяли верх, перемежая сумбурные сны. Смутно припоминаю, как где-то после трех вошел Ховард; помню, как в окошки проникли первые лучи солнца. Остается загадкой, откуда у меня появилась мысль, будто есть разница, как провести ночь — в бессознательном состоянии за неудобным письменным столом или в более подходящей для сна позе на диване. Не было ни малейшей причины подозревать, что Эд потрудится проверить меня в этот час; не было и причины испытывать вину из-за того, что проспала дежурство, так как работа все равно стояла. Возможно, я считала, что доказываю что-то себе или Аликс.

Где-то в половине восьмого все-таки заглянула Аликс, в поисках чего-нибудь стоящего для утреннего отчета. Она пробудила меня от кошмара, в котором я стояла голышом, не считая нижнего белья, и вся в масле посреди буровой площадки. Когда геологичка вошла, я резко выпрямилась, готовая к дальнейшей конфронтации, но Аликс была в привычном деловом настроении.

— Доброе утро, — приветствовала она. — Что-нибудь для отчета?

— Не особо, — ответила я.

— Тревожишься насчет Большого Эда?

— Гм… — Этот вопрос я ожидала от нее в последнюю очередь.

— Хочешь совет бесплатно и задаром?

— Валяй! — отозвалась я, теперь-то уж точно пораженная и совершенно сбитая с толку.

— Никогда не извиняйся и ничего не объясняй.

«О, само собой, — подумала я. — Легко тебе говорить. Этот Мейер, старый сукин сын в кубе, собирается мне ногти вырвать, а я просто буду сидеть тише воды, ниже травы». Горечь переполняла мое сердце, но я сумела удержать язык на замке, и Аликс ушла.

Мало-помалу я поймала себя на том, что размышляю над ее словами, и странное спокойствие охватило меня. С неохотой я приняла, что геологичка права в двух вещах: мне не за что извиняться, и я не обязана ничего объяснять Эду. Более того, если бы я попыталась объяснить ему, что мне не было нужды торчать на буровой, это его бы только разъярило; а если бы сказала: «Расслабься, я просто малость побегала по Денверу в поисках улик против тебя», то до седых волос не нашла бы работы.