Десять ночёвок - [24]

— Ты уловила хоть что-нибудь из того, о чем они болтали? — спросила я как шпионка шпионку.

Джилли разочарованно раздула ноздри, силясь придумать, чего бы добавить к своему рассказу. Было ясно, что мужчинам удалось шептаться так, чтобы посторонние не расслышали их голосов.

— Ну, когда они уходили, Билл, такой, говорит: «Спасибо, Уилли», как будто очень благодарен, но, знаешь, он не казался радостным. Выглядел так, словно у него любимая собака околела.

Я сообразила, что сижу с открытым ртом и быстро захлопнула его на соломинке. Итак, Билл и Уилли были в некотором роде союзниками. С потрясением я пришла к осознанию, что каким бы странным ни было поведение Уилли в ночь смерти Билла, мне тогда и на мгновение не подумалось, что паренек делает нечто дурное, неуважительное, что ли. Так что же он там забыл?

Джилли вещала дальше, наполняя воздух звуком своего голоса:

— …и такое горе для Дайны, молоденькой жены Уилли. Бедная простушка. Вот ведь огорчение! Остаться с малышом на руках и все такое. Без Уилли ей придется несладко. — Внезапно Джилли выпрямилась и хлопнула ладонью по столешнице. — Слушай, тебе надо сходить повидать Дайну, она будет рада услышать кого-то, кто был там. Расскажи ей, как это было, и все. Пошли!

Во рту у меня было ванильное мороженое да пластиковая ложечка в придачу, так что я не могла ответить, но мне удалось округлить глаза в тревоге. Мне вовсе не хотелось, чтобы дело приняло такой оборот: моя миссия — быть наблюдателем, а не участником событий, и, как бы я ни сочувствовала Дайне, уверена, что неуместно знакомиться с ней на следующий день по ее вступлению во вдовство. Но когда Джилли испытывала мотивацию, то становилась на удивление проворной. Я только собралась проглотить мороженое, как она уже достигла конца стойки и сняла фартук.

— Пошли, — повторила она, — это рядом, дальше по улице.

— Вау, Джилли! — взмолилась я. — Вряд ли ей действительно нужен посетитель прямо сейчас, не считаешь? Я хочу сказать…

Но Джилли уже вышла за дверь. Ничего не поделаешь. Я кинулась следом, проклиная маму за то, что научила меня манерам. Сейчас было бы здорово выплюнуть мороженое на прилавок.

Свистящее дыхание Джилли усилилось.

— Это… пойдет Дайне на пользу, — говорила она, шаркая ногами по асфальту. — Она перенесла это… очень тяжело. Ей мама не разрешает… увидеть тело. Ты… расскажи ей, как… все было… на самом деле.

Ее бедра ходили ходуном вверх и вниз под кромкой свитера, пока она маршировала в направлении вытянутого, узенького, обшитого досками домика с квадратным фасадом и неглубоким крылечком. Во входном проеме, где голые костяшки петель свидетельствовали о снятой двери, виднелась уходящая вверх лестница и две запертые двери с жестяными цифрами. Джилли, хрипя изо всей мочи, шумно перевела дыхание и замерла у лестничных перил. Я остановилась снаружи. Приступ астмы у Джилли усилился.

— Зараза! — произнесла она, опираясь на перила. — Глотаю… по три таблетки… и… ничего. Проклятие.

Я неподвижно ждала. Из дома тянуло слабым запахом старого сухого дерева и сильной вонью протухшей еды. Из верхней комнаты раздавался приглушенный детский плач.

Приступ Джилли постепенно ослаб, теперь она смогла дышать через нос, но все еще стояла, согнувшись пополам и невидяще уставившись на третью ступеньку. Женщина в досаде покачала головой.

Наверху открылась дверь, предоставив нашим ушам полную громкость детских огорчений. Негромкий голос давал строгие указания касательно питания и сна. По доскам с верхней площадки застучали шаги и на лестнице появилась женщина средних лет. Низенькая, но мускулистая, с жесткими губами и широкими глазами, одетая в кроссовки и платье из полиэстера. Она цепко держалась за поручни при ходьбе, от усилий мотаясь взад-вперед на негнущихся ногах. Сквозь дырки в чулках виднелись вздутые красные и синие вены.

— А, Джилли, это ты, — сказала она.

— Вот, Мэри, только что пришла… навестить вашу дочь. Как она, бедняжка?

— Ничего хорошего, Джилли, — жестко ответила Мэри, покачав головой. — Есть не хочет. И плакать не перестает. — Остановившись в двух ступеньках от нас, она, глядя на меня сверху вниз, посмотрела мне в глаза. — Ужасно.

— Бедняжка, — повторила Джилли.

— Малыш тоже не перестает плакать, — продолжала Мэри, все еще глядя на меня.

Джилли перевела взгляд с Мэри на меня и обратно и пояснила:

— Это моя… подруга Эмми. Хочет отдать дань уважения.

— Как поживаете, мэм, — поздоровалась я, все еще выдерживая ее взгляд. Женщина ничего не сказала.

— Эмми… в общем, была с Четом и… с мальчиками, когда они привезли… Уилли.

— Ну, разумеется. — Слова Мэри прозвучали резко и язвительно. — Хокинс, как всегда, в центре событий. Я всегда про него говорила: денег больше, чем мозгов.

Пока я гадала, надолго ли она перегородила лестницу, Мэри стремительно преодолела последние две ступеньки и направилась к двери.

— Что ж, теперь ты попробуй ее успокоить, посмотрим, может получится. Очень жаль. Мне пора обратно на ранчо, ее отца кормить надо. Без обеда он злой, как собака. — И она, не оглядываясь, вышла на крыльцо.

— Ах ты, черт. — В легких Джилли еще звучали тяжелые хрипы. — Пойдешь без меня. Направо. — И она махнула рукой вверх по лестнице.