Десять кругов ада - [6]

— Та-ак, шо-о уши развэсилы? Спыной, спыной к нам! — крикнул прапорщик. Сины-ычкин! Отошел, можешь одеться, пупсик… Ну, дывытесь, товарищ майор, обратился Шакалов к Медведеву, будто и не было этих двух лет, словно вчера расстались. — Последние художества! — Шакалов сплюнул. Оглядел вдруг майора, и до него дошло. — Так вас с возвращением, что ли, поздравить? Как здоровье?

— Спасибо. Видишь, еще на одну ходку пошел, — грустно улыбнулся Медведев.

— Дело хозяйское, товарищ майор… — осторожно заметил Шакалов. — Но я после пенсии сюда ни ногой. Хватит, насмотрелся на этих мазуриков! — Гаркнул: — Стой нормально! — боковым зрением уловив шевеление в углу. — Подывытесь…

Медведев обернулся, чтобы полюбоваться. Спины над чахлыми ягодицами осужденных вздулись и покраснели до синевы, словно пороли их нещадно кнутом.

Подойдя ближе, майор усмотрел на телах в синюшно-красных отеках свежие наколки: у двоих — кресты с распятием Христа, у третьего — большой полумесяц и маленькую мечеть под ним.

— Вчера же всех осматривали. А за ночь уже намалевали! — развел руками, надуваясь от злости, прапорщик.

Медведев озабоченно кивнул ему, еще раз оглядел красноспинных.

— Фамилия? — спросил спину — обладательницу полумесяца.

— Цесаркаев, — весело ответила с кавказским акцентом спина.

— Почему не крест? — задумчиво спросил Медведев.

— Мусулманын, гражданын началнык… — обидчиво протянула спина.

— Ну да… В изолятор! — кивнул конвою. — И сколько таких? — обернулся Медведев к Шакалову.

— Да с полсотни уже набралось. Но это последние…

Цесаркаева вывели, а Медведев рассматривал следующую спину — сгорбленную, стариковскую.

Шакалов возмущенно помотал головой:

— Это вообще отдельный случай… Кукушка, повернись!

Дед повернулся, и взорам предстал большой портрет генералиссимуса Сталина. Человеческая плоть словно изгоняла "вождя народов" — грудь по татуировке была изрезана, шрамы только-только зарубцевались.

Медведев, наклонив голову, рассмотрел сморщенный лик вождя, поднял глаза на седовласого ухоженного старика Кукушку. Тот смотрел чистыми голубыми глазками — ну прямо ангел…

— Чего это ты вдруг? — осторожно спросил майор, показав на сурово хмурившегося вождя, поросшего седым волосом на впалой груди зэка. Одевайся…

— Дак я сводил ее, — радостно сообщил старик. — И крест на спине… тоже сводил.

— Тоже… мусульманином заделался! — выдохнул Шакалов.

Кукушка реплику пропустил мимо ушей, продолжал говорить деловито-рассудительно, одновременно неспешно одеваясь:

— Это я в тридцать седьмом наколол. Чтоб не расстреляли. Тогда ведь как было: если… он у меня на сердце, — показал на грудь, — стрелять, значит, не будут. А теперь-то зачем? На волю скоро. Вот ляписом и ножичком решил свести со своего сердца мавзолей. Не совсем удачно, согласен.

— А крест зачем сводил?

— Я свой крест уже относил… — серьезно ответил зэк.

— Никто не спасался… никаким портретом, — вставил злой Шакалов. Расстрел — и хана.

— Спасался, еще как спасался, — упрямо, надув губы, как маленький ребенок, возразил дед.

— В санчасть, — показал Медведев на него вошедшему конвоиру, тот грубо подтолкнул на ходу одевающегося старика. — Повернулись! — приказал остальным. — Фамилии?

— Бакланов… Кочетков… Синичкин… — нестройно ответили голые.

У последнего спина была чистая, Медведев, оглядев его, отметил: наколка-родинка на щеке, припухла красно-синяя точка. Майор знал, что этот знак на щеке означает приниженность в среде заключенных.

Синичкин странно тушевался под внимательным взглядом майора.

— Ты чего? — спросил, заметив это, Медведев. — Ну, кто тебе ее поставил? указал на "родинку".

Худощавый, женственно мягкий в движениях, чуть жеманный, Синичкин совсем растерялся, покраснел; заходили руки, приоткрылась нагота, которую он старательно прятал. Бакланов и Кочетков, стоявшие спокойно и открыто, ехидно улыбались.

— Что за смешки? — перевел на них суровый взгляд Медведев.

Лица у обоих мгновенно стали отсутствующими.

— Опустили они его, вот что… — безразлично махнул рукой Шакалов, — вот и пометили. Ему через три дня выходить, воля тоже пидоров должна знать…

— По делу можно, товарищ прапорщик? Без комментариев… — раздраженно махнул на него майор. — Доложите об осужденном.

— Можно и по делу, — обиделся Шакалов, продолжив жестко: — У него срок был два года. Говорят, сознательно сел, чтобы здесь погулять с мужиками.

— Это как? — не понял Медведев.

— Работать, видать, не хотел.

— Кем же вы работали? — оглядел фигуристого красавца Медведев.

— Учителем… — хрипло сказал тот, отвернув голову.

— Во-во. Бального танца! — поднял указательный палец Шакалов. — Детей портил, — резюмировал он, — за то и сел.

— Танцуете? — без улыбки спросил Медведев. Двое рядом стоявших голых зэков прыснули.

Синичкин покраснел, гордо и красиво повел головой:

— Н-нет.

— Кликуха Мотылек, все порхает, — оглядел бычьим взглядом учителя балета Шакалов. — Тут тоже… мотыля, наверно, бо-о-льшого поймал…

Опять залыбились, еле сдерживая смех, зэки, стоявшие рядом с закатившим мокрые глаза, от унижения и злости уронившим безвольно руки, смирившимся со всем Синичкиным.

— Да прекратите вы! — раздраженно бросил Медведев Шакалову. — Ясно. В изолятор! — приказал, отворачиваясь от голышей. — И врача туда вызовите.