Десять кругов ада - [7]

Когда зэки оделись и тронулись к выходу, Медведев окликнул старого знакомого:

— Кочетков! Я ж помню письма от матери твоей, помню…

Кочетков, остановившись, набычился:

— Умерла мать…

Медведев оглядел его — вдруг сразу сгорбившегося и ставшего рыхлым. Поморщился, как от боли.

— Да? А жена… дети?

Кочетков неопределенно пожал плечами. Бакланов смотрел на Медведева, криво сморщившись: мол, чего пытаешь, курва, человека?

— Вижу, за два года ничего в тебе не изменилось, жаль… — сказал после паузы Медведев. — Помню, как объяснял ты на политзанятиях, кто такой козел… Помнишь?

Уходящий Синичкин вздрогнул, Бакланов подозрительно посмотрел на Кочеткова. Медведев поймал этот взгляд.

— Раньше, как я помню, вы все дрались, а теперь — не разлей вода? оглядел обоих.

Бакланов опустил глаза, пожал плечами — как хочешь думай, начальник, твое право.

— Так вот, объяснял ты нам, что козел — это тот, кто ведет баранов на бойню. На мясокомбинатах ты это видел. Козлы, значит, — предатели. Это ты относил ко всем активистам… Ты — не баран, не козел… Ты себя волком звал. Ах, как страшно! — язвительно помотал головой Медведев.

Кочетков стоял не двигаясь, кажется, готовый броситься на майора.

— Этакий продолжатель волчьего племени воровского… — Медведев презрительно оглядел его. — Ну, что молчишь, волчара?

— Не буду я вам говорить ничего, — не поворачивая головы в сторону Медведева, пробасил Кочетков.

— А то, что вы здесь предателей воспитываете, которые жрут друг друга, как в волчатнике, это без вопросов, — неожиданно звонким голосом встрял Бакланов и стал пялиться на Медведева взглядом — дерзким, ненавидящим.

— Вломить? — уверенно спросил Шакалов, показывая дубинкой на говоруна.

Майор еле заметным движением головы запретил, медленно оглядел Бакланова с ног до головы, что-то себе отметив.

— В изолятор. Бакланову еще пять суток.

— Во-от… — зло начал тот.

— И еще пять, — перебил его властно майор, поворачиваясь от зэков к выходу, мгновенно уставший.

Бакланов окаменел. Синичкин уже давно стоял лицом к дверям, напрягшийся, будто ждущий удара. Кочетков пялился в стену.

Медведеву отчаянно захотелось быстрее выскочить с вахты обратно — на волю, побежать домой, а там скинуть галифе, китель, встать под душ и долго-долго мыться, постепенно забывая и про Зону, и про баклановых, и про синичкиных…

Он даже помотал головой, отгоняя жгучую эту потребность, кашлянул, быстро прошел мимо замерших зэков — опять в лагерную, закрытую зону жизни, от которой никак он не мог отвертеться…

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Все, нюни нельзя распускать… вернулся — терпи. Бегу-бегу и стараюсь не думать ни о чем. Ну… Иваныч, хватит ныть…

— Товарищ майор! — Наперерез шел коренастый капитан Волков, оперативник. Опять к нам? Рад, рад.

Ну, пожали друг другу руки. Как же, рад ты, ага…

— Думаю, что теперь дружнее будем работать, а? — заглянул в глаза Волков. — И вообще… кто старое помянет?.. — спросил осторожно, ожидая реакции.

Ах ты, сука продажная, заелозил — "кто старое помянет…" Знаешь мой характер покладистый, а то бы не подошел, только на летучке бы издали и зыркал, как обычно и было.

А взгляд-то затравленный — чует свою подлость. Знает, что ему не прощал я никаких выходок в колонии, и теперь его методы могу предать гласности. Отвратная рожа у этого капитана, мясистая, нет шеи, она лежит у него на широкой груди. Маленькие ломаные ушки и поросячьи глазки на конусной голове с ежиком жестких, смоляных волос, которые растут от самых бровей… Уголки рта всегда подковой вниз, что придает этому шкафу пугающую свирепость.

Намылился этот Волков, гений оперативной работы, однажды в краевое управление — штаны протирать да баб в кабинетиках щупать. Те кабинеты-то почище, понятно, да и академия поближе. А если дальше с такими же успехами можно и в столице остаться, и генеральские погоны отхватить; а почему бы и нет? Тогда и не засидишься в нашем медвежьем углу. А вот сидишь, потому что я, майор Медведев, рапорт подал на тебя, дорогой товарищ оперативник, за шашни с зэками и поборы бакшиша с них, чего не стыжусь и что, как коммунист и коллега, должен был сделать. Чтобы не плодить генералов-чудаков на букву "м"…

Что ж ты на меня так усмешливо глядишь? Ничего, я потерплю. Но выходки твои мерзкие как не прощал, так и не буду прощать, как бы ты ни уговаривал, а сломать меня, знаешь же, невозможно. Так что живи рядом, халявщик, и старайся человеком наконец стать, это никогда не поздно, капитан. А если подтвердится то, о чем были у меня большие подозрения на твой счет, дорогой оперативничек, но не успел я их проверить, будет тебе тогда вместо хлеба с маслицем баланда обещаю.

— Разрешили, значит, вернуться? — оглядывая меня, обронил скороговоркой, а сам, видать, думает — опять проблемы с этим майором Блаженным — так он меня пару раз называл.

До зэков сразу кличка эта дошла. Хорошо, что другая прилипла раньше Мамочка. И я не знал, обижаться или себе в заслугу ставить. Вон прапорщика Шакалова как позорно зовут, а Мамочка им почти родня… Уважительно…

А вот и начальник колонии собственной персоной — подполковник Львов…

ЗОНА. ОРЛОВ

Что ж, бывать на офицерских планерках в Зоне мне, понятное дело, не приходилось — зэков как-то не принято на них приглашать. Но представить, что же происходит на этих скорб-ных анализах пороков Зоны, в общем-то нетрудно.