Десну перешли батальоны - [14]

Глава пятая

Надводнюку не пришлось расспрашивать людей, он легко нашел паровую мельницу на окраине Сосницы. Дмитро вошел через ворота в широкий, заставленный подводами двор и, увидев табличку: «Вход посторонним воспрещен», открыл двери в машинное отделение. Здесь было двое. Один, помоложе, возился у топки, а пожилой смазывал машину.

— Михайла Воробьева можно видеть? — спросил Надводнюк. Оба подняли головы. В пожилом Надводнюк узнал того, кого искал. Воробьев был среднего роста, широкоплечий, с короткими ногами. Его лицо было в машинном масле. Небольшая бородка лоснилась. Пытливые глаза смотрели на Дмитра, улыбались ласково и приветливо.

— Нашел? Вот и хорошо! — Воробьев подошел к Надводнюку, прошептал: — Есть новости. Интересные новости. Ночуешь ты у меня. Я живу в крайнем домике на этой улице слева, возле площади… Найдешь?.. Поговорим.

Выйдя от Воробьева, Дмитро пошел в город. За годы войны город изменился, облупилась штукатурка некогда желтых и серых домов, деревянные тротуары развалились, на немощеных улицах стояли лужи. Только церкви и тюрьма на площади не подверглись влиянию военных лет, сияли на солнце, словно их только что выстроили.

Надводнюк ощупал под рукой узелок, переданный Бояром для Кирея. Надо было найти деда. Дмитро направился к каменному двухэтажному зданию бывшей земской управы, где теперь заседал уездный комитет Временного правительства. Присев в тени под тополем, он вытащил из кармана кусок хлеба. Изредка через площадь пробегали озабоченные люди. У колодца собралось несколько женщин. Их беспокоило резкое повышение цен на хлеб. Они советовали друг другу запасаться продуктами на зиму. Надводнюк тихо выругался. «Их, кроме собственной шкуры, ничто не интересует»…

Вдруг Дмитро увидел Кирея. Старик шел с двумя ведрами к этому же колодцу. Полотняные брюки были закатаны, ноги — грязные.

— Дед!

Кирей остановился и, заметив Надводнюка, подошел к нему.

— Возьмите, дед, ваши передали хлеб. Кому воду носите?

— Поблагодаришь их… Черт его побери… Ночью сижу в погребе, под замком, а днем полы мою в присутствии, начальству воду ношу, поить лошадей заставляют.

— И долго вам придется полы мыть?

— Говорят, долго… Управится ли Григорий один?.. Привелось, сынок, на старости лет, привелось при народной власти. Народная!.. Тьфу!.. Черт его побери. И до каких пор будут они над людьми издеваться? Куда вы, молодые, смотрите? На фронте были, а умней не стали.

Надводнюк рассказал деду, что Григорий уже управился с уборкой хлеба и с сенокосом. Теперь пошел на заработки. Настроение Кирея понравилось Дмитру. Эх, побольше бы таких людей в Боровичах.

— Если б вы были молодым, дед, что бы вы сделали? — тихо выспрашивал Дмитро.

— Черт его побери, что. Силы надо собирать. Соболевскому можно петуха пустить, — шепотом сказал Кирей. — В Гнилицу их всех сразу… Настрадался народ. Землю всю, — и панскую, и кулацкую — разделить бы подушно! Живут ведь они на нашей шее. Вот за что я, к примеру, страдаю? Григорий тоже, как и ты, на фронте страдал.

Дмитро рассказал деду, как Писарчук нанимал жнецов за девятый сноп, как по ночам люди возят помещичий хлеб и сено. Кирей жалел, что его не было в Боровичах, отплевывался и чертыхался.

— Вы, дед, присмотритесь, как оно тут, да и уходите домой. Теперь властям не до вас. Дома будем панскую землю делить.

— А будем?.. — загорелись глаза у деда.

— Будем! — многозначительно подмигнул Надводнюк.

— Ты скажешь Григорию, что я уж как-нибудь да уйду… — Кирей попрощался и пошел к колодцу. Надводнюку больно было смотреть на старика, терпевшего такую обиду на восьмом десятке своей жизни.

Дмитро сходил на речку Убедь, искупался. Дожидаясь вечера, прилег на крутом берегу реки, думал о Михаиле Воробьеве. Ему хотелось заранее угадать те новости, которые обещал рассказать Воробьев; а они, верно, интересные — Михайло попусту говорить не станет. Он не такой. Дмитро вот уже два года знает его как серьезного человека и хорошего товарища. Познакомились они после памятного боя у реки Курляндки, где три батальона 117 пехотного полка, в котором служил Дмитро, полегли в атаке. Прибыло пополнение. С этим пополнением пришел в полк и Михайло Воробьев. Мало знал Дмитро о жизни Воробьева. Сошлись и сдружились они, как земляки. Однажды Михайло рассказал, что до войны он работал механиком на конотопском паровозо-вагонном заводе, а потом переехал в Сосницу. Зачем он переехал в Сосницу, где не было механических мастерских, он так и не сказал. Дмитро понял из его рассказов только то, что переехать Михайлу нужно было для какой-то другой работы. Очевидно, кто-то руководил его жизнью… На фронте они держались вместе. Когда их взвод после боев отводили на отдых, Михайло исчезал, а потом украдкой рассказывал Дмитру о новостях в центре России — в Петрограде, в Москве, приносил вести о Черниговщине. Откуда-то Воробьев знал о забастовках рабочих на Путиловском заводе в Петрограде и о выступлениях ткачей в Иваново-Вознесенске. Рассказывал и о дороговизне в уездах Полесья.

Михайло Воробьев осторожно, но зло высмеивал верховное командование, генералов называл «бездарными тупицами», а солдат — серыми героями, бесцельно гибнущими на фронте. Михайло совсем не так, как он, Надводнюк, смотрел на войну. А когда Воробьев поближе сошелся с Дмитром, то рассказал, хоть и осторожно, почему возникла и кому выгодна война. Михайло приводил факты, как наживались на войне фабрикант Морозов, изготовлявший сукно для солдатских шинелей, и Потапов, заводы которого выпускали орудия смерти. И Дмитро впервые понял, что их, солдат, обманывают… Воробьев приносил с собой газеты и листовки и читал их солдатам. Не все в этих газетах было понятно Дмитру. Но Воробьев умно и терпеливо разъяснял, и Надводнюк начал понимать, что жизнь может быть совсем иной, без царя и без Морозовых.