Дешевка - [18]

* * *

Жизнь Имоджин и ее мужа давно обросла множеством мелких традиций. Обычно Алекс уходил в шесть тридцать утра потренироваться в боксерском зале, а к Имоджин пару раз в неделю приходила инструктор по пилатесу, Эвангелина… Как раз сегодня Имоджин собиралась позаниматься, но та в последнюю минуту все отменила под предлогом болезненных месячных. Кажется, пришло время поискать нового тренера.

Оказавшись в одиночестве, Имоджин дала волю своей новой дурной привычке. Совершенно голая, она встала перед зеркалом размером с человеческий рост, располагавшемся на внутренней стороне двери ванной, и смахнула конденсат с того места, на которое приходилось отражение туловища. Ее талия была толще, чем хотелось бы, но все равно пока еще скорее тонкая. Тощий жир, так это называла ее мать. Имоджин посмотрела на свои новые сиськи. До операции она никогда не использовала этого слова применительно к себе, предпочитая «грудь» или даже «буфера» (этот вариант сопровождался легким хихиканьем), но теперь казалось правильнее говорить «сиськи», раз уж эти фрагменты ее плоти на самом деле изначально ей не принадлежали. Они были круглее и определенно тверже на ощупь. Имоджин прошлась взглядом по симметричным вертикальным шрамам, которые тянулись от сосков книзу. Что-то в этом ежедневном сличении, если, конечно, оно не слишком затягивалось, помогало ей обрести равновесие. Имоджин разрешила себе три минуты подобного времяпрепровождения, перед тем как начать новый день, а затем принялась одеваться.

Через час Имоджин не спеша шла по ресторану «Четыре времени года», наслаждаясь шуршанием красивого черного платья по колено от Шанель и стуком убийственно высоких каблуков черных кожаных лодочек от Маноло Бланика.

«Я восприимчива и непредвзята», — твердила она про себя, словно мантру, пока не заметила в фойе Еву с ее длинными висячими сережками и красными, как пожарная машина, ногтями. У Евы просто нет стиля. Что там Ральф сказал ей однажды за ужином после парижских показов? «Стиль — это очень личное. Он не имеет ничего общего с модой. Мода переменчива. Стиль — навсегда».

Бледно-голубое бандажное платье, которое Ева выбрала сегодня, было слишком открытым для столь раннего времени суток, и Имоджин подметила, что выставленные напоказ широкие плечи девушки покрылись гусиной кожей.

Несмотря на большое гулкое фойе, в «Четырех временах года» было нечто задушевное и располагающее. Персонал всегда помнил, как зовут Имоджин, и Фредерик, метрдотель, без всяких вопросов приносил ей очень горячий капучино с обезжиренным молоком. Однажды она использовала его в качестве статиста для фотосессии «Глянца», и Фредерик смог насладиться своим кусочком славы. Сейчас он слегка поклонился ей, продемонстрировав идеально круглую лысину на макушке. Он знал, как заставить человека почувствовать себя самой важной персоной в помещении, полном политиков, олигархов от программного обеспечения и именитых дизайнеров.

— Королева вернулась! — он улыбнулся. Имоджин получила удовольствие от мимолетного испуга, на миг исказившего Евины черты. Девчонка заметно ощетинилась и немедленно заговорила о работе, проигнорировав все те маленькие ритуалы, к которым непременно прибегают перед началом делового общения люди, действительно искушенные в бизнесе. Подкрепляя свою точку зрения, Ева яростно жестикулировала и нечаянно опрокинула стакан с молоком. Лужица цвета слоновой кости быстро росла и чуть было не пролилась Имоджин на колени, но тут подоспел Фредерик и промокнул молоко салфеткой. Ева на миг замолчала и уставилась на запястье Имоджин.

— А где твой браслет?

— Какой браслет, Ева?

— Твой браслет Glossy.com. Я оставила его у тебя на столе.

Имоджин поежилась, вспомнив гладкую черную резинку, которую она зашвырнула в мусорную корзину.

— Это очень мило с твоей стороны, Ева, но он совершенно не в моем стиле.

Лицо Евы покрылось румянцем раздражения.

— Мы все носим такие браслеты, Имоджин. Мы — команда.

— Не думаю, чтобы он сочетался с платьем от Шанель, Ева.

— Он черный. Он со всем сочетается. И это не просто безделушка, это фитнес-браслет! Он подсчитывает шаги, калории и уровень метаболизма, — распалялась Ева. Все больше нервничая, она дергала свой собственный черный браслет, и тот впивался ей в кожу.

Примерно десять минут бывшей помощнице потребовалось на то, чтобы добраться до гвоздя программы — до причины, по которой они встретились за завтраком в дорогом ресторане, а не в офисе за мюсли с сухофруктами, глядя в компьютерные экраны вместе с другими пчелками-труженицами.

— Без тебя мне не привлечь к сотрудничеству модельеров, — робко призналась Ева. — Боже, можно подумать, что они все ненавидят Интернет. Слышат слово «приложение» и сразу отказываются иметь с нами дело. А ты знакома с этими людьми. Ты знаешь, кто нам нужен, и знаешь, что им сказать, чтобы заполучить их в наши ряды.

Имоджин действительно пользовалась уважением практически всех кутюрье от Манхэттена до Милана, и к ней действительно прислушивались. Звездный час главных редакторов пришелся на девяностые, перед тем как роли дежурных знаменитостей заняли шеф-повара, которые готовили свои коронные блюда во время телешоу, а потом их уже сменили миллиардеры от информационных технологий и персональные тренеры. Но Имоджин по-прежнему была любима и теми, кто имел отношение к индустрии моды, и теми, кто не имел, по одной простой причине: она умела и любила общаться. Это был ее главный козырь, и поэтому она до сих пор оставалась достаточно знаменитой. Каждое интервью с ней начиналась с разных вариаций одного и того же утверждения: «Имоджин Тейт настолько безупречна, что ее хотелось бы возненавидеть, но это невозможно, ведь она такаааааая славная!» Почему бы не вести себя мило? Это ничуть не сложнее, чем быть злючкой.